– В данном случае повод не настолько весомый.

– Ты недооцениваешь серьезность оборота, Торн.

– Ее переоценивают остальные.

Ждать больше не имело смысла – тем более что я и так ждал слишком долго. Ждал, пока меня снова и снова обследовали. Ждал, пока она уедет из страны.

Она уехала. С ним.

При мысли об этом пламя заворочалось внутри с такой силой, что ладонь полыхнула еще сильнее.

– Торн, – произнес Арден, когда я поднялся. Впервые, кажется, за все время знакомства, я видел в глазах друга тревогу. Медики вообще специфические, не говоря уже о медиках-иртханах, разгребающих последствия секретных спецопераций, но такое выражение его глаз мне не нравилось.

– Иногда – на секунду, мне очень хочется, чтобы в меня верили.

– Это ты сейчас так сострил?

– С чего вдруг такие выводы?

– Да тебе до чешуи, кто в тебя верит, Торн. Ты прешь напролом, и никогда не останавливаешься.

– Когда телохранитель моего отца остановился, это очень плохо закончилось. Ты здесь – поэтому сможешь собрать меня по чешуйкам, если я развалюсь в полете. Твоя лаборатория соберет из них дракона, и вы вместе вернете меня к жизни. Я в тебя верю.

У Ардена кончились аргументы, или его настолько впечатлила моя речь, не представляю. Как бы там ни было, он просто отступил в сторону. Я направился к двери, и в то же мгновение смартфон отозвался звонком. Стенгерберг беспокоил меня исключительно по неотложным делам, поэтому ответил я на ходу.

– Слушаю.

– Она купила тест на беременность.

Я все-таки остановился.

Так с Лаурой Хэдфенгер было всегда, и ярость от осознания этого сейчас была сильнее, чем я мог себе позволить. Потому что Арден не учел одного: рядом с ней я всегда останавливался.

Рядом с ней я становился другим.

И это было непростительной ошибкой.

– Пока отбой. Я сообщу, что делать дальше.

Смартфон остался в кабинете с Арденом, а я все-таки вышел за дверь. Шел, ускоряя шаг и чувствуя, как набирает мощь пламя в груди. Оно растекалось по венам, превращая тело в оголенный нерв, перестраивая его и подготавливая к тому, что не способен пережить иртхан, но с чем способен справиться дракон.

Тест на беременность.

Она вполне могла купить его здесь.

Но она ждала до Раграна.

Думала, что там сумеет от меня спрятаться?

«Если бы помощь требовалась нашему ребенку…»

Могла ли она тогда проговориться? А я был настолько занят внутренней борьбой, что не придал этому значения.

Коридоры резиденции внезапно стали давящей клеткой, сжимающейся вокруг меня с немыслимой силой. Я вырвался из нее, вдыхая ледяной воздух, сгустившийся к ночи колючими иглами мороза, и позволяя пламени рваться сквозь каждую клеточку тела.

Огонь в ладони стал слабым, далеким и бессмысленным, окутавшее меня пламя кроило и перестраивало мое тело по образу и подобию тех, у кого мы его забрали.

Мгновение – и крылья рывком подбросили меня в воздух. Мощные, сильные, огромные, с каждым мгновением земля становилась все дальше, черные изломы гор под снежными шапками казались просто тонкими линиями, которые я в силах надломить одним ударом лапы или раскрошить единственным выдохом.

И я вдохнул, набирая ледяную мощь в раскрывшиеся диким объемом легкие, и выдохнул – вместе с яростью, потоком пламени и рычанием. Мир подо мной больше не был моим, он становился всего лишь куском земли, бессмысленным и бесполезным без той, к кому я рвался отчаянно и безумно.

Обладание.

Дикая, звериная мощь, которую я готов был обрушить на любого, кто посчитает возможным мне помешать.

Она. Должна. Быть. Моей!

Удар хвоста распорол воздух, крылья ударили по нему с невиданной силой. Оставляя за спиной все, что стало неважным, я развернулся в сторону океана.

Сила дракона была невероятной. Ни с чем таким мне раньше сталкиваться не приходилось, когда все доводы разума становятся неестественными, пустыми, ненужными. Когда сама суть рвется к одной-единственной девчонке, которая… да она даже не иртханесса! Пламени в ней – ноль, если не сказать минус. Тогда, в библиотеке, она поглощала его, как бездна, падая в него и задыхаясь от этого слияния. Я лишь на миг утратил контроль, и это пламя как с цепи сорвалось, дракон внутри бился об арматуры человеческого тела.

Стоило это вспомнить – и перед глазами темнело.

Хрупкая, отзывающаяся на каждое прикосновение стоном, а на каждый рывок – криком. Впитывающая мое рычание и мое пламя, распластанная по столу, готовая на все.

Я успел перехватить сознание на границе столкновения со щитом. Боль привела в чувство, и этого мгновения мне хватило, чтобы снова управлять телом, чтобы прийти в себя и развернуться.

Арден, встречавший меня у резиденции, больше не сказал ни слова, а я обошел его и пошел в душ. После чего позвонил ей.

Глубокой ночью. Точнее, это в Хайрмарге была глубокая ночь, в Рагране – уже утро.

Она солгала. Или нет.

В том, что касается Лауры Хэдфенгер, я не был ни в чем уверен, потому что стоило мне услышать ее голос – голос, звенящий привычным вызовом, как ярость снова ударила изнутри таранами. Настолько мощными, что даже сила, разрушившая драгоценный камень, не шла с ними ни в какое сравнение.

Почему эта женщина вызывает во мне такие чувства?

Почему именно она?

Ответа на этот вопрос не было, равно как не было еще множества ответов, но один – и вполне конкретный – я собирался получить в ближайшее время. Поэтому сразу после звонка ей набрал Стенгерберга и сказал, что жду у себя.