Через две недели Катерину Куранову выписали из больницы. Попрощавшись с Кирилловной, она пошла на сестринский пост за бумагами. В коридоре она столкнулась с зав. отделением, который попросил её зайти к нему в кабинет. Поставив все необходимые печати, Катя подошла к кабинету, на двери которого висела табличка – Томский Геннадий Андреевич. Она тихонько постучала в дверь.

– Да, да, войдите! – послышался голос из кабинета. Катя не спеша, вошла и огляделась по сторонам.

– Здравствуйте.

– А, это вы сударыня?! – улыбнулся врач, – Проходите, присаживайтесь.

Геннадий Андреевич переменился в лице и, взяв Катины бумаги, принялся вдумчиво изучать их.

– Вот такие дела, Катерина Петровна, не взыщите, сделали всё что могли. Держать вас тут я больше не могу, просто права не имею и выписываю, да… Через месяц сдадите анализы и, милости просим на повторное обследование.

Зав. отделением протянул, было руку, чтобы попрощаться, но вдруг одёрнул.

– Видите ли, Катерина Петровна, случай у вас просто уникальный. Одним словом, возьмите визитку, не побрезгуйте.

Он протянул женщине карточку, на которой был номер телефона и инициалы человека с говорящей фамилией Штерн.

– Зачем мне это? – удивилась Катя.

– Возьмите, пригодится, – вздохнул Томский, – Это мой более сведущий коллега. Возьмите на всякий случай.

– Благодарю, – она убрала визитку, взяла свои вещи и направилась к выходу.

– Одну минутку! – окликнул врач уходящую женщину, – Прошу прощения! Хочу вас попросить, уважаемая Екатерина Петровна, при встрече с моим коллегой не ссылаться на мою скромную персону. Знаете ли, медицинское сообщество…

– Я поняла. Прощайте.

– Желаю вам скорейшего выздоровления! – крикнул ей во след Томский.

Катерина шла по московским улицам не вполне осознавая, куда идёт и зачем. Увидев перед собой вестибюль метро, она обречённо спустилась в его ненасытное шумное чрево. Через полчаса она была на Таганке. Нескончаемый людской поток вынес её на поверхность. Немного придя в себя, Катя остановилась у магазина Звёздочка и подумала: «Куда я иду? – Домой» – сама себе ответила женщина, – «Какой же это дом?»

По правде говоря, это была съёмная квартира на Таганской улице. Их собственная с мамой квартира находилась в Отрадном, но после отъезда Кати заграницу, они решили её сдавать. В съёмной квартире проживала Катина подруга, которая если про неё и не забыла, то не факт, что обрадуется её внезапному возвращению. Но идти больше было некуда. Вдруг она вспомнила последний разговор с сиделкой Кирилловной, которая ей рассказывала о церкви «Всех скорбящих Радость», что располагалась где-то неподалёку от Таганской улицы. Катя решила сегодня же отыскать эту церковь. Сказано – сделано. Она включила навигатор и через двадцать пять минут уже стояла на большой автомобильной парковке, за которой виднелся пруд. Увидев впереди церковь, женщина огляделась по сторонам. Тёплые волны памяти снова коснулись её души и она, может быть впервые, за последние недели, улыбнулась. Она вспомнила это место, этот заповедный уголок старой Москвы! Здесь, чуть дальше от парковки, располагался знаменитый на всю столицу «Птичий рынок». В детстве она приезжала сюда с отцом выбирать себе щенка. Теперь на этом месте стоял высокий дом с подземным гаражом и небольшая спортивная площадка, огороженная серой сеткой. В остальном, старинный московский уголок, оказался нетронутым. Напротив парковки по-прежнему располагался уютный сквер, примыкающий к кладбищенской ограде. Трёхэтажное, напоминающее школу, здание стояло на прежнем месте, за ним старая баня и крошечные дома – кубики, вдоль которых, звеня, пробегали трамваи, пробивая себе путь в свежей майской листве.

Икону Божьей Матери «Всех скорбящих Радость», Катя отыскала без особого труда. Она располагалась справа от алтаря. Возле иконы возвышался подсвечник, горели лампады, а у подножия стояла большая белая ваза с живыми цветами. Горели свечи, в воздухе ощущалось лёгкое благоухание. В храме никого не было. Катя подошла к иконе и внимательно посмотрела на лик Богоматери, на младенца Христа и слегка поклонилась. Молиться она не умела, поэтому попросила здоровья для мамы, дяди Кости, Кирилловны, а за себя просить не стала, лишь подумала: «Я не хочу больше жить. Всё хорошее и светлое в моей жизни уже было».

Катя пристально посмотрела на святой лик и мысленно попросила: «Сделай так, чтобы меня больше не было. Пусть я умру, но не попаду ни в ад, ни в рай, а чтобы не быть мне нигде. Просто сотри меня, как слезу и всё…»

Тут Катерина почувствовала боль в сердце, ноги сделались тяжёлыми, и она присела, на стоящую позади себя скамью. Она снова вспомнила про свой диагноз, про больницу и про последний разговор с сиделкой Кирилловной, которая рассказывала ей, как надо просить о помощи и исцелении.

«Ты встань перед иконой-то… – вспоминала Катя слова сиделки, – И мысленно говори с ней. Рассказывай свою прожитую жизнь, вспоминай всё без утайки, а там, как Бог даст!»

Катерина не знала, что именно нужно рассказывать Богоматери. Она не решалась, колебалась, стыдилась, справедливо полагая, что Богоматери будет не интересно и неприятно слушать про её «подвиги». Да и откуда начинать тянуть ту ниточку воспоминаний? Где именно находился тот «последний рубеж», за которым произошло её падение? Она даже понятия не имела, что есть, к примеру, греховный путь, нравственное падение, содомский грех. Почему-то она решила начать со знакомства со своим мужем Игорем. Мысль эта по-настоящему изумила и встревожила её.