— Да хоть сейчас! Но всё равно сволочи вы…

Ланирия входила в здание Школы Живописцев. Не как обычно, внутренне собравшись и ожидая “косых” взглядов, а расслабленно. Как там вчера наставлял на репетиции Король Шутов свою жену? “Фанька! — говорил он. — Ты себе цену знаешь, а значит, должна не сутулиться и походка “от бедра”! Перестань семенить! Покажи и Хитровану и Скале, яка ценность мимо их носа проплывает!” Вроде и сценку играют, но в жизни так и есть! От этого самого бедра могу так пройти, что всех в коридоре посшибаю — Творцы на “корму” не поскупились! Кому не нравится — размажу морду, как Парб по холсту! О! Вот и он, кстати, дверной косяк подпирает!

— Привет! — улыбнувшись, поздоровалась с шутом Ланирия. — Ждёшь кого?

— Ээээ… Здравствуй…те, Ланирия… Хотел поблагодарить за вчерашнее. Нашим очень твои замечания понравились.

— Так ты здесь из-за меня?

— Не… Из-за них. Просили передать, что вы молодец, и с удовольствием будут видеть тебя у них.

Улыбка сползла с лица девушки.

— Тебя просили передать?… Ну, что ж… Передай спасибо.

— Так я сам это… Тоже из них, если чего…

— Не поняла.

— Они просили передать, а жду сам…

— Дождался. И чего?

— Да всё…

— Я пошла?

— Иди…те…

Не успела Ланирия отойти и трёх шагов, как глухой удар чем-то тяжёлым, сотряс стену, вызвав “снегопад” из побелки.

— Нравишься мне! — раздалось в спину.

Она повернулась, глядя, как Парб растирает кулак со сбитыми костяшками.

— Опять не поняла…

— Ланирия Бельжская! Ты мне очень нравишься! Не шуту такое говорить дочке самого казначея, но вот если и напишу картину, то только с тобой! И у себя повешу, если тебе не понравится!

— Парб… Что это сейчас было?

— В любви признаюсь! — вымолвил через силу великан, явно собирающийся от своей вселенской наглости упасть в обморок.

— Чего?!!!

Раздались смешки невольных зрителей.

— А ну, цыц! — преобразившись, пригрозил Скала. — Учтите, что холстов в школе много, а морда у каждого в единственном экземпляре!

Народ как ветром сдуло.

— Ну, что? Простишь за такое?

— Идиот.

— И ты туда же… Вначале Илий с сестрёнкой обозвали, а теперь…

— Так ты с ними советовался?

— Больше не с кем…

— И они знают?

— Мне Фанни даже речь приготовила, только, как тебя увидел, всё забыл.

— Творцы… Такого ещё в моей жизни не было! Здоровенному мужику советует маленькая жена его друга, как признаваться в любви! И что она ещё сказала?

— Чтобы грудь не упоминал… Ой! — прикрыл ладонью рот Парб.

— Хм… И чем ей грудь моя не понравилась?

— Можно я уйду? А? Всё испортил…

— Стоять! — уперев руки в противоположные стены узкого коридора, приказала Ланирия. — Быстро отвечай!

— Всем понравилась! Даже Штиху! Но Колокольчик говорит, что лучше с глаз начинать, чтобы не смущать.

— То есть, вы мою грудь обсуждали?!

— Не… Только я.

— Ещё лучше!

— Да пойми ты! Не обсуждали! Я сказал, что нравишься мне очень, что нет никого красивее тебя! Вот и всё! Фанька спросила, на что особое внимание обратил — я и стал перечислять! Отпусти, пожалуйста, пока не опозорился совсем…

— Уже опозорился!

— А… Ну и пусть! — вдруг резко успокоившись, продолжил Скала. — Хочешь знать? Пожалуйста! И выкидывай потом в окно! Ты — идеальная! Руки, лицо, грудь эта проклятая, и попа! Всё восхитительное! Ты сидишь, идёшь, рисуешь, а я любуюсь! Знаю, что деревенский увалень, двух слов связать не могущий, а готов любого убить, кто косо на тебя посмотрит! Всё… Можешь врезать — заслужил!

— Не сейчас — надо осмыслить… Иди уже отсюда.

— Приходи к нам. Нашим ты понравилась… Если не хочешь со мной общаться, то приставать не буду…

— Идиот.

— Опять! Как Фанька, прям…

— К ней приду! Свободен!

Весь день, Ланиния прокручивала в голове странный разговор. С одной стороны, очень приятно, что ей в любви признаются, а вот, как это сделано… Не так представляла себе она рыцаря в сияющих доспехах. Хотя… чего уж душой кривить — совсем не представляла. Для таких громил судьба одна — состариться в одиночестве. Рыцарь… Парб, скорее, напоминал его коня, но хотелось улыбаться от его неуклюжих признаний. И ведь не кривил душой. Даже про “выпуклости” постыдные говорил, словно картину описывал. Хочется злиться, а не получается.

— Дочь! А дочь?! — спросила Долорея.

— Да, мам? Что? Задумалась немного…

— О ком, если не секрет?

— Ну, что ты в самом деле?!

— Не увиливай! Вижу, что с тобой!

— Мне сегодня один дурак в любви признавался. Хуже и представить тяжело.

Отложив вязание в сторону, Долорея внимательно посмотрела на свою младшенькую.

— Ооочень интересно…

— Ничего интересного, мам! Сказал, что нравлюсь ему вся!

— Вот ведь постыдник!

— Нет! Парб хороший, только слова правильные подобрать не может. И ещё… Он шут королевский!