В Центральном парке культуры и отдыха было столпотворение. Работали аттракционы, отовсюду гремела музыка, на площади перед концертной площадкой, где пока бодро топал каблуками народный ансамбль, яблоку негде было упасть. В некотором отдалении под кустами на травке расположились культурно отдыхающие компании горожан. Атмосфера была оживленно-радостной и расслабленной. А когда стемнело и началась обещанная городскими властями дискотека, стала еще и таинственной. Алкоголь в день города в парке не продавали, но у всех с собой было.

Подружки прошвырнулись по парку, потряслись на дискотеке, грубовато отшили липкую компанию подвыпивших парней, пококетничали с другой. Гусеву даже пригласил на медляк какой-то курсант из военного училища. Вот из-за нее то, еле ковылявшей на своих каблуках и стонавшей по этому поводу, все и случилось. Опасаясь, что автобусы скоро перестанут ходить, девчонки направились домой. Срезая путь, пошли через парк.

Неизвестно, сколько денег натырили городские небожители, прикрываясь празднествами, но на замену всех разбитых лампочек в фонарях не хватило. Чем дальше от центра парка удалялась компания подружек, тем тише становилась музыка и громче сверчки. Из темноты вынырнул и засиял слегка надкусанный с одного бока кругляшок Луны. Гусева ныла и шаркала по асфальтовой дорожке как усталая цирковая лошадь. Если бы не она, сильно замедляющая движение, подружки уже давно добрались бы до остановки и благополучно погрузились в автобус.

Шум и свет, как известно, пугают хищников. Они любят темные аллеи, разбитые фонари и ночную тишину. Парни появились неожиданно, с боковой тропинки и быстро окружили их, словно по заранее разработанному плану. Это были они – те самые липкие ребята, от которых подружки не без труда отвязались недавно.

«Привет девчонки! Какая встреча! Нехорошо так уходить, не попрощавшись. А? Мы вроде подружились с вами. А, дылда, мы ведь с тобой подружились?» – с этими словами заводила (мелкий, щуплый, с торчащей изо рта сигаретой) подошел вплотную к Гусевой с сунул руку ей между ног. Наташка с округлившимися глазами дернулась назад. Компания похабно заржала. Один демонстративно чпокнул, открывая банку пива. Хотя все они и так уже были хорошо подогретыми.

«Ну ка, Колян, дай отхлебнуть, а то меня аж в жар бросило от этой красотки,» – протянул руку за пивом заводила. Девчоки оцепенели, точно стая мартышек перед удавом Каа. Наташка, обхватив себя руками, словно защищаясь, стояла ни жива, ни мертва.

Парней было трое. Они были старше, лет восемнадцати, может быть. От них ощутимо веяло опасностью. От таких нельзя было ни отшутиться, ни отбрехаться. Их можно было только бояться. На то и был расчет. Они всегда приставали к малолеткам, не рассчитывая получить серьезный отпор.

«Колян, тебе какая нравится?» – продолжал изгаляться заводила. – «Вон та черненькая ничего вроде.» И ткнул пальцем в направлении Бодровой.

«Не, я сисястых люблю и жопастых,» – оскалился Колян и погладил по заднице Сашку Свищеву. Та немедленно заалела так, что было видно и в темноте, но не шелохнулась.

«А ты, Щебень, каких предпочитаешь?»

«Ту, с косой. Весь вечер хочу ее на кулак намотать.»

И похабно осклабился.

«Да не боись, дылда. За щеку возьмешь и свободна,» – деловито сообщил мелкий главарь, схватил Гусеву, возвышающуюся над ним Эйфелевой башней, за руку и потащил в сторону. Наташка послушно сделала шаг, другой и тут словно очнулась. Она изо всех сил толкнула главаря, так что тот не устоял на ногах. Для девчонок будто прозвучал выстрел из стартового пистолета. Не сговариваясь, они бросились бежать по дорожке, к счастью, довольно широкой. Луна летела сбоку, освещая путь, лужи разбрызгивались чернильными кляксами, приближался шум дороги.

Марина не слышала в какой момент отстали преследователи. Да и гнались ли они за ними вообще? Она слышала только стук собственного сердца. Если бы учитель физкультуры видел этот спринт, поставил бы пятерки сразу за год. Вывернув из-за ограды парка, подружки к своему ужасу увидели, как трогается и медленно отъезжает от остановки автобус. Номер его был неважен. Сейчас нужно было убраться отсюда хоть куда-нибудь, а не торчать на остановке на всеобщем обозрении, как три тополя на Плющихе. Не сговариваясь, подружки бросились вслед за ним. Они неслись по тротуару с такой отчаянной решимостью, что испуганных собак вместе с хозяевами расшвыривало по сторонам. Автобус, конечно, не догнали. Но почти добежали до следующей остановки. Здесь было безопасно. Любительницы приключений дышали, как загнанные лошади, попадав на скамейку остановки.

«Капец! Мать меня убьет за туфли,» – рыдала Гусева. Она была босиком, ошметки черных колготок лохматились на ногах. Туфли остались где-то там, в парке.

Это называлось трудовой лагерь и на словах выглядело неплохо: трудовые смены (не более 4-х часов), трехразовое питание, проживание как в пионерском лагере и вечерние дискотеки. Три недели все восьмиклассники жили на окраине райцентра в обшарпанных корпусах то ли общаги, то ли пионерского лагеря. Три барака были заполнены всклянь. В комнате, где жила Марина, кровати были натыканы плотненько, точно ватные палочки в упаковке. Протиснуться между ними можно было только бочком. Одежда хранилась в сумках под кроватями. Мыться предлагалось в отдельно стоящем здании, где были раковины, в которых девчонки умудрялись помыть и головы, и ноги, и грохочущие тазики для мытья всего остального, что в раковину запихнуть было сложно, и только холодная вода. Туалет типа «сортир» располагался на задворках территории.

Ежедневно, кроме выходных, школьников сажали в автобусы и отвозили на бесконечные морковные поля. Морковь там тоже росла, чахлая и забитая сорняками, вымахавшими к июлю месяцу едва ли не по пояс. Их надлежало безжалостно выдирать. Борозда, начинавшаяся у ног, терялась из вида где-то на горизонте. Труд был бессмысленный (выжившая среди сорняков морковка по большей части вытаптывалась) и безвозмездный (заработанные деньги шли в фонд школы), а от того еще более бессмысленный. Главной задачей было – дойти до конца борозды. Если кто-то сильно отставал, то классуха громко корила их за леность и снаряжала уже закончивших им в помощь. Роптать было бесполезно. Отстающих ненавидели. С какой стати, честно пропахав свою борозду, помогать этим халявщикам? Самые сообразительные сразу смекнули, что лучше не высовываться и сильно вперед не лезть, а ползти себе потихоньку в общей массе.