Гудение шмелиных крылышек вскоре стало восприниматься по-домашнему уютным, однако жужжание раздавалось и в более неожиданных местах. Однажды, найдя в столярке красную краску, я надумала подновить облезлую южную стену дома. И только собралась красить, как передо мной возникло несколько пчел. Я немного отступила, чтобы посмотреть, откуда они взялись, а они устремились к двери, будто хотели попасть внутрь. Но немного погодя я сообразила, что входы у нас разные. Они жили в дверной коробке.

Так-так, стало быть, в южной стене жили и шмели, и пчелы. Я что же, намерена покрасить своего рода пчелиный улей? Мне встречались фотографии словенских ульев, разрисованных на манер старинных крестьянских шкафов. Рисунки были яркие, чтобы их было видно сквозь пчелиный рой, и часто изображали пчеловодческие сценки или библейский Эдемский сад. Подобные рисунки указывали на владельца и одновременно хвастались его пчелиным богатством. Но у меня здесь, в конце концов, не улей, поскольку в дверной коробке обитали дикие пчелы-одиночки. Этот вид называется рыжая стенная осмия, и шерстка у этих пчел красноватая, как у древесного шмеля. Всё под цвет дома.

Рыжие осмии жили здесь, должно быть, с прошлого лета, когда одинокая самка пробралась в стену, чтобы тихо-спокойно отложить яйца, – точь-в-точь как древесный шмель. Дальше ее материнство протекало иначе. Она оставила каждое яйцо в отдельной маленькой ячейке с солидным запасом пыльцы, прежде всего кленовой и дубовой. Затем запечатала детскую и улетела. И хотя ей самой пережить зиму не дано, детва в теплой южной стене могла справиться самостоятельно. Так оно и вышло. Шли месяцы, плотники сновали туда-сюда через дверь, а похожие на маленькие запятушки детки ждали и не спеша развивались, питаясь прошлогодней древесной пыльцой. Мне казалось, они утепляли дом собственной жизнью.

Конец ознакомительного фрагмента.