— Сейчас я вылечу вас, это мне тоже дано высшими силами и великой справедливостью мира, которому я служу, — торжественно заявляю я.

— Зачем вы это делаете? Какой в этом смысл для вас? — спрашивает мать.

— Вы выбраны мной, это мой долг, помочь двоим моим родственникам, — довольно смутно объясняя свои мотивы, говорю я и достаю артефакт из рюкзака, заодно вытащив и последнюю бутылку коньяка.

— Это очень качественный напиток, который я привез из Грузии, и он не продается в магазинах. Мы выпьем его, когда пройдет излечение.

— Вы собираетесь лечить нас, но мы еще не согласны на это, — теперь уже и отец подал голос.

— Хотите проходить с больной ногой всю сознательную жизнь? Я не буду делать ничего опасного, просто подержу руку с лечебным амулетом около вашего колена десять минут и все. Потом вы сами скажете, что чувствуете.

На такое лечение отец согласен, хотя, на коньяк косится опасливо, опасаясь, наверняка, отравления из корыстных целей незнакомцем. Все то, что происходит, очень похоже на приход опытного афериста, но в начале восьмидесятых обычные люди почти не знакомы с таким явлением.

Я прикладываю артефакт к колену отца, попросив вытянуть его ногу прямо и даю ману на больное место. На самом деле, мне хватает и пары минут, чтобы потратить пять процентов маны, все же у отца не смертельная болезнь и возраст молодого парня.

Я убираю руки и магический предмет в сторону и отец, сидевший с напряженным видом, подтягивает осторожно ногу, потом снова сгибает ее, со странным блеском в глазах и потом пытается осторожно, держась за край стола, присесть и это ему удается.

— И правда, я не чувствую боли. Колено, как новенькое.

Он садится и смотрит теперь на коньяк:

— Теперь бы я выпил, — потом он мрачнеет, понимая, что я сильно запоздал со своей помощью. Ведь он так мечтал о карьере футболиста, но, теперь после восьми лет перерыва, об этом можно не вспоминать.

— Не переживайте, у вас будет в жизни и без футбола все отлично. Устроитесь по специальности, на жигулевский сервис, и вспоминать забудете о той неудаче.

Отец опять ошарашен, он только начал пробовать подать документы, чтобы устроиться на такое место работы и не очень верит в свою удачу.

— Вы, что, это тоже видите?

— Да, вижу и знаю, что сумма в пятьсот рублей, подаренная заместителю начальника сервиса по производственной части, очень ускорит этот процесс, — так же поясняю я, — Без такого подгона, дело затянется на полтора года, поверьте мне.

Историю своего трудоустройства отец не раз рассказывал мне и, с сожалением вспоминал, что некому было ему подсказать, на что намекает тот самый заместитель, пока, ему не рассказали приятели, как устроились сами.

— Как же я ему передам деньги? — теперь этот вопрос волнует отца, в жизни не дававшего взяток.

— Просто. Когда придете на собеседование, в первый раз, оставите конверт на краю столе, там, где будут лежать ваши документы.

— А, понял, — кивает отец и говорит маме, — Придется копить на это теперь полгода. милая.

Она кивает согласно головой и готова поддержать мужа, но я снова улыбаюсь:

— Уже не придется, — негромко говорю я и встаю, иду к двери в коридор, распахиваю ее, смотрю, нет ли кого поблизости и плотно закрываю ее, щелкнув замком, потом задергиваю плотную штору, которую родители повесили, чтобы шум и разговоры в коммуналке меньше отвлекали годовалого сына от сна.

Сажусь обратно к столу и смотрю серьезно на родителей:

— У меня есть к вам одно поручение, оно касается денег.

— Мы готовы все отдать, что у нас есть, за то, что вы вылечили ногу мужа, — сразу же отвечает мать и хочет подойти к бабушкиному серванту, где хранится зарплата мужа за прошлый месяц, вернее, то, что от нее осталось.

— Нет. Не отдать, а — принять от меня деньги, которые я заработал своей силой и умением лечить людей, — поясняю я, — Такое умение стоит очень дорого и у меня скопились немаленькие суммы, которые, так получилось — мне ни к чему. Я должен отдать их вам и сразу хочу успокоить, на деньгах нет никакого преступления или чьих-то слез. Люди, которые мне платили — счастливы, что встретили меня.

Я достаю из рюкзака несколько пачек и кладу их на стол. Две пачки сотенных купюр, пять пачек полусотенных и еще десять сотенных бумажек отдельно.

— Здесь сорок шесть тысяч рублей. Они ваши, только я хочу, чтобы вы записали мои требования, как их потратить.

Родители снова ошеломлены, у матери от волнения начинает снова болеть голова, она трет виски и массирует затылок, тогда я говорю ей:

— Пока привыкайте к мысли, что деньги — ваши и кровью нигде не надо расписываться, а я полечу вашу шею.