Шрифт:
— Я думаю, ты расскажешь, Что случилось?
— Белинда звонила?
— Несколько раз. Она в панике. Сегодня утром я сказал ей, что ты наконец связалась со мной, что ты едешь на один из греческих островов. Но не открылась, на какой. Что ты хочешь побыть одна, хочешь, чтобы тебя оставили в покое.
— Я уверена, она уже летит в Грецию.
— Естественно, — сказал Алексей по-французски.
Они помолчали, потом он спросил:
— Имеет ли это отношение к конкретному кумиру?
— А ты откуда знаешь?
— Я всегда стараюсь знать все о тех, с кем имею дело.
И о тех, кто принадлежит мне, — тоже.
Флер потянулась за кофе и посмотрела в чашку, пытаясь скрыть слезы, снова навернувшиеся на глаза. Она устала плакать, устала бороться с болью, сидевшей внутри.
— Я влюбилась в него, — сказала она. — И мы переспали.
— Ну, это неизбежно.
Такая бесцеремонность обидела Флер.
— Но первой была моя мать, — добавила она сердито.
Две узкие ленточки дыма выползли из ноздрей Алексея.
— Боюсь, и это неизбежно. У твоей матери слабость к кинозвездам.
— Они заключили сделку.
— Надеюсь, ты мне расскажешь.
Алексей выслушал рассказ Флер о разговоре между Джейком и Белиндой.
— Мотивы твоей матери совершенно ясны, — сказал он, когда она умолкла. — А твоего любовника?
Она вздрогнула от последнего слова.
— Я думаю, они тоже ясны. Это его первый сценарий, и ему была необходима хорошо сделанная любовная сцена, кульминация фильма. А когда я задубела на площадке, он понял, что все готово рассеяться как дым.
По опыту Алексей знал, что ни один фильм не может погибнуть из-за одной сцены. Но не поделился этой мыслью с дочерью.
— Очень жаль, дорогая, что ты не подыскала кого-нибудь получше на роль своего первого любовника.
— Я не самый лучший в мире знаток людей.
Алексей откинулся в кресле, положив ногу на ногу. Другой бы в такой позе казался женоподобным. Но он выглядел еще более элегантным.
— Надеюсь, ты останешься у меня на какое-то время. Я думаю, для тебя это будет лучший вариант.
— Да, пока не приду в себя. Если, конечно, ты не против.
— Для меня это удовольствие, дорогая. Я ждал этого дольше, чем ты можешь себе представить. — Алексей поднялся. — Прежде чем мы займемся твоими волосами, я хотел бы кое-что тебе показать. Сейчас я чувствую себя ребенком, дождавшимся Рождества.
Флер пошла за ним через заднюю часть дома, через сад, к музею. Он вставил ключ в замок и повернул.
— Закрой глаза.
Она закрыла. Алексей ввел ее в холодный интерьер своего святилища. Флер вспомнила день, когда встретилась здесь со своим братом. Ей следовало бы спросить Алексея о Мишеле. Нашел ли он мальчика? Но она не стала. Она не будет говорить с ним о Мишеле.
— Одна моя мечта исполнилась, — сказал Алексей. Флер услышала щелчок выключателя. — Можешь открыть глаза.
В комнате горело несколько лампочек. Их свет падал вниз на платформу, пустовавшую в прошлый раз. Сейчас на ней стоял большой прекрасный автомобиль, самый замечательный из всех, какие ей доводилось видеть. Черный, сверкающий, с бесконечно длинным капотом, немного напоминавший шаржированные автомобили миллионеров. Несмотря на капот, автомобиль был невероятно пропорциональный. Если бы он не стоял в центре, Флер все равно бы узнала его. Она тихо вскрикнула и побежала к нему.
— Это тот самый, да? Алексей, ты нашел свой «роял»? О, какой красивый!
— Я не видел его с 1940 года. — Алексей подошел к ней сзади и в сотый раз рассказал историю машины. — Нас было трое, дорогая. Мы отвезли его подальше от Парижа и завернули в брезент и солому. Всю войну я не подходил к нему, боясь, что меня выследят, но когда вернулся после освобождения, машина исчезла.
Те двое были убиты в Северной Африке, и я думал, что его нашли немцы. Но тогда я не был уверен. На поиски у меня ушло больше тридцати лет.
— Но как ты нашел его?
— Это не важно. Десятилетия расспросов, деньги нужным и ненужным людям. — Он вынул из нагрудного кармана платок и стер невидимую пылинку с крыла машины. — Теперь важно только одно: я владелец самой замечательной коллекции чистокровных «бугатти», а «роял» — ее главная жемчужина.
Полюбовавшись машиной и позволив Алексею снова рассказать о коллекции. Флер пошла к себе, где ее ждал парикмахер. Ему явно хорошо заплатили за молчание, потому что он ни о чем не спрашивал. Он просто покороче подрезал волосы Флер и сказал, что не может сделать ничего лучшего, пока они не подрастут. Он ушел, а Флер принялась изучать себя в зеркале.