Шрифт:
Сгоряча я задумал собрать мой милый эгрегор, да и переформатировать заодно Дэвида Рокфеллера, но вовремя отступился – с этим богатеем явно что-то не так. Мне удавалось несколько раз серфить в графстве Вестчестер, подбираясь вплотную к «Хадсон-Пайнз», но нащупать непромытые мозги буржуина не получалось. То ли дальность мешала, то ли эмоции сбивали. Ладно.
На рождество мистер Рокфеллер лично пожалует в Москву, проведать филиал «Чейз Манхеттен банк» на Карла Маркса, вот тогда и поглядим…
Дверь за спиной тихонечко открылась, впуская Риту. Я заулыбался, не оборачиваясь. Гладкие ручки обняли меня за шею, а губки чмокнули в щеку, шепча:
– Ты на меня обиделся?
Я развернулся и усадил девушку на колени, лицом зарываясь в душистые черные волосы. Мои ладони заскользили по платью, и Рита смущенно захихикала:
– Не получится! Близняшки уже приехали!
– Вот так всегда… – мой горестный вздох вышел вовсе не наигранным.
– Успеем еще, – ласково выдохнула девушка, и затеребила меня: – Пошли встречать!
– Пошли…
Рита вскочила, замирая на лишнюю секунду, и я с удовольствием шлепнул по упругой попе. Женушка ответила радостным писком…
И она еще тревожится, не ностальгирую ли я по Даше! Нет, моя лапочка, нисколько!
Первыми храмовую тишину прихожей нарушили близняшки. Машу я давненько не видел, но не углядел особых перемен, кроме, разве что, заметно округлившегося животика.
– Привет, привет! – пропела она, глядя на меня смущенно – и умоляюще.
Насторожиться я не успел – Светланка чмокнула в губы, и сестричка тут же последовала хорошему примеру.
– Приве-ет! – затянула Рита. И тут вошел Жека.
Сначала в паркет уперлись костыли, а затем Зенков в куртке десантника переступил порог правой – целой! – ногой в ботинке, держа левую на весу – гипс прятал ее от кончиков пальцев до голени.
Моя охнула.
– Женечка, тебя ранили?!
Загорелое лицо одноклассника напряглось, губы дернулись в жалкой улыбке.
– Пустяки, – вытолкнул он, – до свадьбы заживет… – и тут в его глазах плеснулась такая боль, что никаких сверхспособностей не требовалось для понимания – человек отчаялся.
– Противопехотка? – обронил я.
– Она, с-сволочь…
В прихожую шагнул Юрка Сосницкий, кивнул мне, приветствуя Риту скользящей улыбкой, и поддержал Зенкова – тот неуклюже, играя желваками, расстегивал пуговицы одной рукой. Освободился от куртки наполовину, а затем раздраженно сбросил ее на пол. На форменке звякнули две звезды – иракский «Орден Междуречья» и йеменский «Орден Мариба».
А до меня стало доходить, что за мольба дрожала влажно в Машиных глазах.
– Сержант Зенков, за мною шагом марш! – скомандовал я лязгающим голосом, и привычка к дисциплине подействовала – Жека заковылял по коридору, не спрашивая, зачем и куда. – Светланка, пойдем. Рита! – мои глаза указали на Машу, зажимавшую рот ладонями. По пальцам, по щекам текли слезы.
«Моя лапочка» увела подружку на кухню, воркуя что-то бесхитростное и утешительное, а Сосне я послал знак: всё норм!
Женька хмуро, задевая плечом косяк, протиснулся в гостиную, и мы со Светланой усадили его на диван. Раненую ногу осторожно уложили на стул, подстелив подушку.
– И что теперь? – резко спросил Зенков, еле сдерживаясь, чтобы не послать нас обоих. – Чего вы хотите, не пойму!
– Ногу тебе обломать, чтоб не мучался, – забурчал я, водя ладонями поверх гипсовой повязки. – Свет, что скажешь?
Девушка смутилась, боязливо протягивая руки.
– М-м… Сложные переломы плюсневых костей… Разрыв фасцевого сухожилия… Кажется, гемартроз голеностопа – ну, кровоизлияние в сустав… И… И, да, перелом лодыжки. Шрамы зажили, а вот косточки… Не повезло лапе.
Я лишь кивал, как мудрый доктор Айболит юной медичке.
– Плюсна – вот где главная зараза! Сращивание началось, но со смещениями… Так… Ладно. Свет, я за инструментами, а ты пока расскажи Жеке… Ну, сама знаешь!
У близняшки кровь отлила от лица.
– Житие мое…
Женька ничегошеньки не понимал, он растерянно переводил взгляд с меня на Светлану, и обратно, но в его глазах разгоралась сумасшедшая надежда. Я кивнул ему, и вышел. Портновских ножниц и кусачек должно хватить…
Возвращаясь, еще в дверях услышал Светины причитанья:
– Если бы не Мишенька, не знаю, что бы я делала… Женька, ты не представляешь просто, какой это был ужас! Изо дня в день, вечный, постоянный! А самое страшное – это знать, что проживешь еще лет пятьдесят – вот так вот, в позе бревна! Пока мама с Машкой были дома, я еще держалась. Мама уходила на работу, Маша – в школу, и я выла!