Как ни скудны были эти наблюдения, их хватало, чтобы воодушевить возбужденную и жадную фантазию ожидавших в прихожей. После того как дверь снова закрывалась, еще долго велись споры. Сильно заинтригованные просительницы пытались по возможности объяснить то, что увидели и услышали.

Но, когда на ручку двери нажимала сильная рука Распутина, дверь широко распахивалась и в переднюю входил старец, все замирали.

В дверном проеме появлялась могучая и библейски выразительная фигура Распутина, и в комнате смолкали разговоры, с шумом отодвигались кресла, шелестели платья засуетившихся дам. Элегантные дамы кокетливо поправляли шляпы, крестьянки теребили головные платки, чиновники вскакивали и поправляли сюртуки, офицеры бессознательно вставали по стойке «смирно» и звякали шпорами, работники банков вытаскивали портфели и вынимали из них различные документы, посыльные и слуги держали наготове довольно обильную почту. Некоторые женщины проталкивались сквозь толпу, падали перед Распутиным на колени и истово крестились.

Некоторое время старец неподвижно стоял в центре комнаты. Его несколько помятая одежда свидетельствовала о том, что на коленях только что сидела какая-то женщина, губы были еще влажны от вина и поцелуев, в глазах был странный веселый блеск, а в уголках рта пряталась усмешка.

Спустя несколько минут, исчезали последние следы мирского удовольствия, и теперь перед ожидавшими просителями стоял батюшка Григорий, всемогущий чудотворец, богобоязненный и Богом одаренный человек. Он твердо стоял на ногах, обутых в тяжелые высокие крестьянские сапоги, и строго осматривал всех присутствующих. Представителю банкира Мануса надо было передать срочное поручение, и он, естественно, старался протолкнуться вперед и передать старцу послание своего шефа, но Распутин высокомерно отвернулся от него и обратился к двум молоденьким девушкам, почти подросткам, одетым в матроски, смущенно приседавшим и крестившимся. Их щеки залил румянец, тонкими детскими голосами девушки изложили свое дело. Распутин благосклонно склонился над ними.

— Хм, хм, мои голубки, — промурлыкал он, выслушав просьбу, — вы хотите денег на обучение? Хм, у вас нет никого, кто бы мог помочь вам — едва хватает на еду, — ну, подождите, подождите немного!

В раздумье он какое-то мгновение смотрел прямо перед собой, затем дал девушкам несколько рублевых бумажек и позвал Дуню, чтобы она принесла письменные принадлежности. Не дожидаясь служанки, он нетерпеливо обратился к окружавшим его:

— Нет ли у кого-нибудь пера и листа бумаги?

Представитель банкира Мануса использовал эту возможность, чтобы снова протолкнуться вперед, и протянул свою чековую книжку и ручку. Затем торопливо попытался изложить свое поручение.

Но старец снова проигнорировал его, схватил книжку, повернулся спиной и на обратной стороне какого-то бланка корявым почерком вывел: «Владимиру Николаевичу Воейкову, Царское Село». Под этим он нацарапал крест и еще немного ниже буквы «X. В.», символ, означавший «Христос Воскрес», и затем не без труда написал:

После чего он аккуратно сложил записку, передал ее сестрам, осенил их скромно причесанные девичьи головки крестом, протянул для поцелуя руку и повернулся к пожилому, измученному крестьянину.

Тот ему подробно рассказал, что пришел из Саратовской губернии по поручению крестьянина Гаврилы Шишкина и просит у святого отца Григория Ефимовича выхлопотать у царя помилование для этого самого Шишкина, приговоренного к тюремному заключению из-за неуплаты по векселям. Изложив просьбу, он ослабил пояс рубахи, вытащил из-под нее газетный сверток, развернул и достал двести пятьдесят рублей.

Добавив, что Гаврила Шишкин будет очень счастлив, если святой отец примет эти деньги в знак благодарности, крестьянин протянул Распутину сверток с деньгами и письменное прошение, и тот после краткого изучения опустил и то и другое в карман брюк.

— Возвращайся спокойно домой, — ласково сказал старец, — и передай Гавриле Шишкину, что я замолвлю за него словечко перед царем-батюшкой! — Затем он осенил крестьянина крестом, благословил его и повернулся к женщине легкого поведения Евгении Тереховой, подскочившей к нему с очаровательной улыбкой.

В руках, затянутых в перчатках, она держала написанное каллиграфическим почерком прошение о передаче ей разрешения на поставку белья для военного министерства.

— Не правда ли, батюшка Григорий, — игриво заметила она, — ты сделаешь это ради меня?

— Хорошо, хорошо, моя душечка, я выполню это.

Он погладил ее грудь, улыбнулся, а она поцеловала ему руку и подставила под благословение прекрасный лоб, и с торжествующей улыбкой откланялась.

Лысый офицер в позолоченном пенсне на носу подошел к Распутину и назвал свое имя:

— Младший лейтенант Максаков, — но едва только собрался изложить свою просьбу, как его отодвинул какой-то штатский. Он был плохо одет и нервно крутил в руках уже сильно потрепанную залоснившуюся шляпу. Он перебил лысоватого офицера и возбужденно и сбивчиво начал излагать старцу свое чрезвычайно запутанное дело. Временами казалось, что он полностью потерял нить рассказа, и начинал все сначала. В конце концов, из его слов стало ясно только то обстоятельство, что директор одной деревенской школы поступил несправедливо с ним, с учителем, и он просит у Распутина рекомендации к министру народного просвещения.

Григорий Ефимович наморщил лоб и недовольно ответил:

— Ах, как мне надоело это просвещение! Ну, да как хотите, хорошо, я дам вам рекомендацию, подождите минутку.

Затем он повернулся к лысому офицеру, но тот предложил ему поговорить с глазу на глаз.

Распутин бросил быстрый взгляд в угол, где к стене робко прислонилась хорошенькая темноволосая женщина с заплаканными глазами, попросил офицера подождать еще немного и обратился к незнакомой даме.

В дрожащих руках, затянутых в простые нитяные перчатки, она держала рекомендательное письмо от московского друга Распутина; в нем говорилось, что зовут ее Мария Алексеевна и Григорий Ефимович мог бы ей помочь, избавив мужа от административной ссылки.