Мы пробыли здесь две недели, и я ужасно скучаю по Нан, пусть разговариваю с ней каждый день. Оказавшись в плену у города, нам не осталось ничего другого, кроме как раствориться друг в друге.

Мой совершенный в своем несовершенстве мужчина здесь расслабился. Он все еще впадает в крайности, но я способна с этим мириться. Как ни странно, даже начинаю находить многие из его ОКР [1] привычек милыми. Сама признаю и ему говорю об этом, хотя он и предпочитает не обращать внимания на то, что большей части его жизни нанесен урон из-за этой одержимости. И меня.

По крайней мере, здесь, в Нью-Йорке никто не вмешивается, не пытается отнять самое ценное, что у него есть. Меня. Я в восторге от того, как много для него значу. Такую ношу я готова взвалить на свои плечи. Ведь знаю, что созданное здесь убежище временное. На горизонте нашего нынешнего почти идеального существования маячит борьба с неприглядной реальностью. И я ненавижу себя за сомнения в том, что мне хватит сил одержать победу. Сил, в которых так уверен Миллер.

Легкое движение рядом возвращает меня обратно в роскошный номер, который мы называем домом с тех пор, как прибыли в Нью-Йорк, и я улыбаюсь, видя, как он утыкается носом в подушку и мило бормочет. Темные волосы растрепались на симпатичной голове, подбородок потемнел от грубой щетины. Он вздыхает и в полусне похлопывает вокруг рукой, пока ладонью не пробирается к моей голове и пальцами не находят мои локоны. Я улыбаюсь еще шире пока лежу неподвижно, взглядом задерживаясь на его лице, когда он перебирает волосы и успокаивается. Это стало еще одной привычкой моего идеального до некоторой степени джентльмена. Он может часами играть с моими волосами, даже во сне. Несколько раз я просыпалась с запутанными локонами, иногда пальцы Миллера все еще цеплялись за пряди, но я никогда не жаловалась, нуждаясь в любом контакте с ним.

Закрываю глаза, успокоенная его прикосновениями. Но вскоре эта безмятежность нарушается непрошеными видениями, а именно навязчивым образом Грейси Тейлор. Резко распахиваю глаза и стремительно встаю с кровати, морщась от боли, когда голова запрокидывается назад из-за того, что меня дергают за волосы.

— Черт! — шиплю я, протягивая руку и осторожно освобождая локоны из пальцев Миллера. Он ворчит, но не просыпается, и я кладу его ладонь на подушку, прежде чем аккуратно подобраться к краю кровати. Оглянувшись через обнаженное плечо, вижу, что он погружен в глубокий сон, и очень надеюсь, что его грезы безмятежны и блаженны. В отличие от моих.

Нащупываю ногами плюшевый ковер, встаю, немного потянувшись и вздохнув. Замираю у кровати, неподвижно уставившись в огромное окно. Могла ли я и правда впервые за восемнадцать лет увидеть мать? Или это была всего лишь галлюцинация, вызванная стрессом?

— Скажи, что тревожит твою прекрасную головку, — прерывает мои размышления хриплый ото сна голос. Обернувшись, замечаю, что он лежит на боку, молитвенно сложив руки под щекой. Вымученно улыбаюсь, зная, что не выйдет его провести, и позволяю Миллеру вместе с его совершенством отвлечь меня от внутренних переживаний.

— Просто замечталась, — тихо говорю, не обращая внимания на сомневающееся выражение его лица. С того самого момента, как мы сели в самолет, я в глубине души мучилась, проигрывая это видение снова и снова. Миллер, конечно же, заметил мою тихую задумчивость, но промолчал. Он не давил на меня, не убеждал в том, что я переживаю из-за обстоятельств, вынудивших нас сбежать в Нью-Йорк. Хотя в этом случае он оказался бы частично прав. С тех пор как мы прибыли сюда, меня изводили произошедшие события, неожиданно всплывшие тайны и тени прошлого; я винила себя за неспособность оценить в полной мере Миллера и его преданное мне поклонение.

— Подойди сюда, — шепчет он, оставаясь спокойным, ни единого намека на заинтересованность, только тихий повелительный голос.

— Я собиралась сделать кофе. — Глупо полагать, что получится долго избегать его расспросов и заботы.

— Я уже один раз попросил тебя. — Он приподнимается на локте и наклоняет голову. Губы сжимаются в прямую линию, а кристально-синие глаза прожигают насквозь. — Не заставляй меня повторяться.

Мягко качаю головой и со вздохом скольжу обратно под одеяло. Миллер неподвижно ждет, пока устроюсь у него на груди. Когда я удобно размещаюсь, он обхватывает меня руками и утыкается носом в волосы.

— Лучше?

Я киваю ему в грудь и таращусь на его мышцы, пока он, глубоко дыша, обследует мое тело. Знаю, что ему ужасно хотелось утешить и успокоить меня. Но он не стал, предоставив мне личное пространство, хоть для него это невероятно сложно. Я слишком много думаю. Сама понимаю это, да и Миллер тоже.

Он освобождает мои волосы из захвата и тратит несколько мгновений, приводя их в порядок. Затем взгляд обеспокоенных синих глаз фокусируется на мне.

— Не переставай любить меня, Оливия Тейлор. Никогда.

— Никогда, — соглашаюсь, ощущая, как усиливается чувство вины. Хочу убедить его, что он не должен сомневаться в моей любви, никогда. — Не накручивай себя.

Протягиваю руку и большим пальцем провожу по его полной нижней губе, наблюдая, как Миллер лениво моргает и прижимает мою руку ближе к своему рту.

Потом раскрывает мою ладонь и целует ее в центр.

— Это улица с двухсторонним движением, красавица. Мне невыносимо видеть тебя печальной.

— У меня есть ты. Я не могу быть печальной.