2 июля 2021

(ночь)

Почему мы считаем реальными даже чудеса, производимые фокусниками в цирке, почему не называем это безумием? Почему не препятствуем уходу людей в секты, в которых они живут совсем в другом мире?

Почему смиряемся с виртуальной реальностью, временами предпочитая ее всем другим? А вот причуды жизни старых людей с «новыми» особенностями мозга, к которым они приспосабливаются, пытаемся лечить, даже если человек миролюбивый, прекрасно зная, что новые нейронные связи в их мозге под воздействием этих лекарств не появятся. Зато появятся амебоподобные, аморфные призраки людей, с ватными телодвижениями, прилипшие к стульям, на которые их посадили, или безмолвно распластанные на кроватях.

Конечно, уход за такими не требует много сил. Они же почти неживые, похожие на манекены, без просьб и эмоций. Так как же не поблагодарить современную фармакологию, напоминающую укротителя диких зверей, которая делает всем хорошо: молчаще-сидящим, молчаще-лежащим, молчаще-ухаживающим, не тратящим силы на полноценный уход за больным, чего-то хотящим, чего-то желающим и переполненным эмоциями. Эмоции старикам ни к чему, особенно если у них не все в порядке с мозгами. А все ли в порядке с мозгами у «укротителей» этих «безмозглых», трудно сказать. Но они же все «над», а больные – те «под», и этим все объясняется.

5 июля 2021

(утро)

Проблема была в том, что мама до инфаркта была совершенно нормальным человеком, с которым можно было разговаривать на многие темы. И вдруг буквально за несколько часов уже ни о каких нормальных беседах не могло быть и речи. Не знаю, кому проще было адаптироваться к новым реальностям, ей или нам. Во всяком случае она практически не осознавала, что с ней произошло, а нам все было ясно. Ясно, что происходит изменение личности, к которому надо привыкать. И, не рассуждая, мы приняли все, как есть. Главное, что она была жива.

Но жизнь пока лишь теплилась в ней. И потребовались месяцы не только применения различных медицинских процедур, чтобы она ожила, но и ежесекундного ухаживания вплоть для приглашения хотя бы на час социальных помощников. Казалось, что с помощниками мне стало бы легче. Но мое медицинское образование подмечало все недостатки в их уходе за мамой. А им, видимо, так надоела их депрессивная работа, что даже час не могли усидеть на месте. Тяп-ляп, декоративно все правильно, но лишь декоративно. И все это под моим наблюдением. А как же работают они, оставаясь один на один с беспомощными людьми? Из всех приходивших квалифицированно помогала только одна. Но она не могла приходить каждый день. Из-за особенностей правил подобной работы невозможно было договориться, чтобы утром присылали одну и ту же помощницу.

А так как это были не сиделки, а социальные работники, то практически каждый час у них был расписан по секундам: от какого больного уйти, к какому прийти. Нуждающихся много, а их мало. Поэтому к нам посылали того, кто был свободен в это время. А для таких больных, как мама, очень важно, чтобы не менялись люди, контактирующие с ними. Поэтому через несколько месяцев я отказалась от «приходящей помощи», взяв почти полностью уход на себя. А когда была уже не в силах квалифицированно справляться со всем необходимым, мы переехали жить ближе к дочери, ставшей моей главной опорой, так как муж по ряду причин помогать мне почти не мог.

Нет, я не жалуюсь, описывая свои трудности. Мне просто хочется, чтобы тот, кто прочтет мои воспоминания, знал, как важна помощь близких людей, когда речь идет о продлении жизни их любимого родственника. На то близкие, на то родственники… Важно, чтобы они оказались добрыми людьми.

7 июля 2021

(день)

То, что Анечка стала другой, постинфарктной, можно было бы отнести к состоянию деперсонализации, потери самой себя. К сожалению, я понимала, что никакие лекарства не сделают ее прежней и не спасут от потери самоидентификации (определения своего Я). Это возможно при других вариантах болезни, при других степенях заболевания. У нее была самая тяжелая степень, при которой жизнь в опасности, и тревожиться из-за деперсонализации не было смысла. Какая разница для меня и дочери: спасать прежнюю маму и бабушку или ее же, но с несколько иным восприятием себя, с другим взглядом на мир, в котором она потерялась, ища дорогу назад… Но не найдя прежней дороги, попала в какой-то другой, параллельный, а может и перпендикулярный, мир.

Когда она живет в совершенно другой реальности, не сомневаюсь, что местожительство ее в эти мгновения в неизвестном нам параллельном мире. Когда у нее бывают вспышки и просветления проживания «здесь», мне кажется, что она переселилась в перпендикулярный мир, в котором бывают точки соприкосновения. Но все эти миры зависят от состояния нейронных связей в остатках серого вещества мозга. А если бы мы умели восстанавливать серое вещество с прежними нейронными связями, пусть даже не восстанавливать, а наращивать недостающее… А если бы… Пока эти «если бы» еще не достижимы. Но кто знает, что будет завтра, при таком ни с чем не сравнимым сегодняшнем прогрессе. Фантастика в изучении мозга вдруг сможет вообще сделать сюрприз человечеству и превратить деменцию в редкое заболевание, сместив с современного пьедестала. Жаль, что мы этого не дождались.

8 июля 2021

(утро)

Изучая специальную литературу по деменции, диагноз которой выставили мы сами, было понятно, что речь идет о сосудистой форме. В первое время это подтверждалось просветлением памяти мамы при общении с ней. Находясь в недосягаемом для нас виртуальном мире, она вдруг внезапно возвращалась в свой прежний, реальный… Отвечала на наши вопросы, как раньше, узнавала всех нас. И казалось, что ее жизнь «не здесь» – это просто ролевая игра, чтобы не было скучно и грустно. Но когда «игра» после просветления начиналась вновь, продолжаясь без конца, и она узнавала Сашку, а не меня, становилось понятно, что игра не игра. А я снова и снова возвращаюсь к мысли, что расстройство психики в преклонном возрасте, которое нельзя вылечить и практически невозможно предупредить, если оно суждено и для этого есть предпосылки, не просто заболевание – это возвращение в детство.