— У кого больше денег?

— Главное — не ссать.

— Я давно уже не писаюсь, — совершенно искренне произносит девчонка, от чего мне становится одновременно горько и смешно.

— Это в другом смысле. Извини, я забыл, что ты ребенок.

— Скорее бы вырасти уже.

— Не спеши во взрослую жизнь, у нас свои проблемы. Почему тебя выгнала мама? — молчит, уткнувшись в сжатые ладони. — Однажды я вот также разговаривал с твоей сестрой после того, как твоя мама ее выгнала за приставание к ее… мужу. А тебя за что? — девчонка переводит на меня взгляд. Пристально всматривается, а потом ее глаза наполняются слезами.

— Я не приставала к нему. И ничем не крутила перед Стасом, как говорит мама. Я вообще ничего не делала!

— И Женя тоже. Не кричи. Присядь на подоконник, пол холодный.

— Не буду. У меня все горит!

— Ясно. Скажи, а как давно твоя мама живет с этим Стасом.

— Всегда. В смысле я его помню всегда. Я знаю, что он мне не папа, но не знаю точно сколько. А что?

— Да так.

— Мама в общем неплохая, — снова это долбаное дежавю. Чтоб его. — Иногда она бывает очень хорошей. Правда. А иногда такой… что ее хочется убить, — прикладывает ладонь ко рту. — А, может быть, у нее рак? Я смотрела сериал и там тетенька впадала в такие же припадки ярости, а потом нормальная была. Оказалось, что у нее рак головы. Мозга в смысле. Как думаете?

— Нет.

— Почему?

— Потому что ваша мать такая давно, а описанная тобой онкология столько не длится. Несмотря на то, что ты ребенок, ты все прекрасно понимаешь, просто не хочешь это признавать. Мой тебе совет: не надо искать оправданий для своей мамы. Да и в принципе для всех. У тебя хорошая память?

— Не знаю, а что?

— Надо, чтобы была хорошая.

— Ну, тогда хорошая.

— Запоминай номер моего телефона.

Повторяю трижды. Выжидаю ровно двадцать секунд и прошу повторить номер. Тая с заминкой, но все же повторяет.

— Еще трижды, — в этот раз девчонка повторяет слету. — Позвони мне, если что-то случится или тебе нужна будет помощь.

Я бы с легкостью мог расписать ей, что ее ждет, как когда-то Жене, но это глухой номер. При помощи Пети на раз-два можно лишить мамашу родительских прав. И никакая мразь не продолжит ломать психику девчонке. За детдом спасибо никто не скажет, но ведь ее могут удочерить. Да хотя бы я. С помощью того же Соболева, быстро и без бумажной волокиты. Наверное, дальше я бы еще глубже погрузился в думы о том, как бы мог зажить с удочеренной девочкой, напоминающей мне мою дочь, если бы из квартиры не вышла Женя с клеткой и пакетом в руках.

— Балетки в пакете, — только я хочу взять вещи из ее рук, как она резко дергается в сторону.

— Я сама. Мы сами, — быстро поправляется она, как только передает малой клетку с хомяком, после того как та надела обувь. Сама же уцепилась в пакет так, как будто там, как минимум, лям баксов.

Вот сейчас, спускаясь по лестнице, я четко уловил, как изменился Женин настрой в отношении меня. Наверное, если бы мы были одни, она тут же послала меня в далекие края, но, как ни крути, разум не дремлет, сестру она хочет довезти до своего дома в целости и сохранности. Что в принципе накидывает ей баллы.

— Это что такое? — перевожу взгляд на перегородившего лестницу мужика.

— То, что надо, — огрызнувшись, произнесла Женя, пытаясь обойти его справа.

— И тебе привет, Евгения. Тая, ты ничего не хочешь мне сказать? Куда вы собрались? — ясно, это и есть Стас. Надо признать, приличный с виду мужик, как, собственно, и мамаша.

— Куда надо. Отстань от нас, — тут же воинственно встревает малая.

— Женечка, ты снова промываешь мозги своей сестре? Она, на минуточку, несовершеннолетняя. Пошли домой, Тая, — тянет руку к девчонке.

Вот совершенно не в моих интересах применять хоть какую-то физическую силу, но, глядя на то, с каким упорством тот пытается притянуть к себе малую, желание замахнуться превалирует над разумом. Но поступаю я, к счастью, по-другому. Просто оттесняю его в сторону, давая пройти Жене с Таей.

— Ты вообще кто такой?

— Ну пусть будет, гражданин Российской Федерации. Женя, Тая, вы чего стоите? Спускайтесь вниз, — перевожу взгляд на застопорившихся внизу лестницы девчонок. — Ждите меня около машины.

Удивительно, но те послушались. И пока я провожал их взглядом, в морду, как ни странно, не получил.

— Отъебись от девчонок.

— Ох ты, Боже мой, мне начать бояться?

— Давно пора. И не меня, — отхожу на шаг назад и, не дожидаясь более никакой реплики, спускаюсь вниз.

Молчанка добивает вот уже как двадцать две минуты. Здесь уже никакую музыку не врубить. И только припарковавшись рядом с Жениной хрущевкой, эта самая раздражающая тишина наконец прервалась тихим «спасибо» от малой.