В этом городе царствуют ложь и разруха. Потомки выживших после Атаки давно смирились со своим жалким существованием. Маша Скворцова, как и большинство сверстников, верит пропаганде, сидит тихо и никуда не вмешивается. Но после встречи с Яном и его друзьями Маша становится участницей событий, которые перевернут жизнь города. Сейчас 2099-й год...
Глава 1
Когда Маша приходила с работы усталая и сонная, со слипающимися глазами, вся пропитанная пластиковой пылью, смотреть на свое отражение не очень-то хотелось. Просто сразу отправлялась спать. Зато сейчас в тусклом зеркале на стене прихожей отражалась вполне симпатичная девушка в полинявшем, но все-таки нарядном голубом платье… Маша достала из тумбочки помаду, раскрыла, осторожно провела по губам. Помады оставалось совсем чуть-чуть, приходилось экономить. Потом потянулась к дверце шкафа, в котором висела слишком короткая, но любимая куртка. Мать неодобрительно бросила:
– Куда это ты собралась в таком виде? Надень платок и старый плащ.
– Можно подумать, что у меня есть новый, – проворчала дочка, однако послушалась.
Теперь, в бесформенном белесом плаще и с повязанной платочком головой, она казалась старше.
По коридору, цокая копытцами, шел крошечный поросенок. Точнее, не поросенок, а вполне взрослый трехлетний кабанчик, только размером с крысу. Новая порода, сама собой появившаяся в пригородном районе, где до Атаки находился ядерный реактор так называемой нулевой мощности. Мощность оказалась не совсем нулевой, во всяком случае, в этом убедились сотрудники, которые обслуживали реактор. Окрестным жителям тоже пришлось сделать много неприятных открытий. Поблизости от комплекса с разрушенным реактором была ферма… Обычно организмы под воздействием радиации уродливо разрастались, но тут почему-то получился обратный эффект. Смышленые и ласковые атомные свинки ели очень мало и не доставляли никаких хлопот. Поэтому их так охотно заводили люди, которые были не в состоянии содержать собаку или кошку.
Маша присела на корточки:
– Сенечка, иди ко мне!
Поспешно приблизился к хозяйке, забрался к ней на колени и довольно захрюкал. Иногда Маше казалось, что Сеня – самое близкое ей существо. Она могла часами с ним разговаривать, жаловаться на обиды и неудачи, а в блестящих глазках ее любимца светилась безграничная преданность, перемешанная с обожанием.
Мать прошлась по всему дому, закрыла створки буфета, в гостиной придвинула стул к стене. Вздохнув, перестелила покрывало на кровати в Машиной комнате.
Раньше обстановка в просторной квартире Скворцовых была намного презентабельней. Ценные и редкие вещи, сохранившиеся с давних времен, исчезли пять лет назад. В гостиной на паркете до сих пор проступал более яркий прямоугольник – след от исчезнувшего ковра. Еще по одному узкому прямоугольнику можно было догадаться, где именно стояло пианино. Стеклянные полки шкафа опустели, там уже не было тарелок с узорными ободками и хрустальной вазочки, которая, как и пианино, некогда принадлежала Машиной бабушке. На память о бабушке Лере осталась только фотография в рамке – тонкое большеглазое лицо, окруженное седыми кудряшками.
Когда в семье случилась беда, стало уже не до сохранения дорогих, но неодушевленных предметов. Все усилия были направлены на спасение старшего брата Маши, арестованного однажды ночью вместе с четырьмя друзьями. Они где-то доставали старинные книги и читали. Просто читали книги и обсуждали их, собираясь у кого-нибудь из пятерки дома или в подвале. Однако это подпадало под одну из самых суровых статей Всеобщего Милосердного Закона, по которой смерть была почти неизбежна.
К счастью, Скворцовы сумели выйти на нужных людей. Сергея судили отдельно, по относительно легкой статье за недонесение, осудили всего на пять лет. Меньше дать было просто невозможно. Практически все, что было ценного в доме, перекочевало посредникам, ушло на взятки важным начальникам. Семье удалось спасти единственного сына. Его друзей через неделю после суда сбросили в овраг исполнения наказаний, откуда никто, разумеется, не возвращался.
Конечно, не обошлось без последствий для остальных Скворцовых, ведь пребывание близкого родственника в исправительном учреждении неизбежно понижало статус семьи. Только к Маше никаких мер не применяли, ей тогда едва исполнилось тринадцать. Все свелось к банальной осуждающей речи, которую директор школы произнес перед всеми учениками и преподавателями. Это была такая мелочь, что не стоило даже расстраиваться, тем более учиться в школе оставалось меньше года.
Известный многим в Городе инженер Скворцов теперь работал простым ремонтником в бригаде, восстанавливавшей разрушенные дороги и мосты. Матери из заведующей больницей пришлось пойти в уборщицы. Скворцов-старший не унывал и говорил, что его новая работа на относительно свежем пригородном воздухе гораздо полезнее просиживания в душном кабинете. Мать угрюмо молчала, правда, это было ее обычное состояние в последние пять лет. Она теперь разжимала губы только в крайнем случае, когда считала, что без слов нельзя обойтись.
Сегодня должно было произойти важное для всех них событие. Срок наказания истек, и Сергея выпускали из тюрьмы. Он словно возвращался из небытия, пусть тюрьма и находилась в полутора часах пути. Хотя статья считалась не тяжелой, свиданий и писем не полагалось.
– Мы не опоздаем? – спросила Маша.
– Если метро нормально работает, то успеем.
– Все-таки надо было пораньше…
– Кто тебе мешал?
Маша хотела напомнить, что она встала на рассвете, а вот мать, хоть и проснулась рано, долго собиралась, суетилась на кухне, зачем-то перебирала старые фотографии, в десятый раз вытирала несуществующую пыль в комнате Сергея. Случайно заглянула в глаза матери и осеклась, потому что уже давным-давно не видела на них слезы.
– Успеем, конечно, – примирительно сказала Маша. – Еще ведь два с лишним часа в запасе. А метро сейчас вообще отлично работает, уже давно не закрывалось.
Мать надела примерно такой же, как у дочери плащ, повязала волосы темной косынкой, влезла в тесные резиновые сапоги. У Маши сапожки были старые, еще детские, зато с яркими цветочками. Хотя наступил июнь, передвигаться по улицам в открытой обуви никто не рисковал – запросто можно было напороться на осколки стекла, колючую проволоку, угодить в ядовитую химическую лужу, вода из которой разъедала кожу, оставляя долго не заживавшие язвы.