– Это что же?
– сказал Эдмондс.
– Она у тебя все время лежала? Все три недели?
– Но лицо под его разгневанным взглядом было по-прежнему непроницаемым, чуть ли не сонным.

– Покажьте судье Гоуэну, - сказал Лукас.

Он, Нат и Джордж тихо сидели на жесткой деревянной скамье в маленьком кабинете, а пожилой белый - Лукас знал его, не знал только, что он помощник пристава, - жевал зубочистку и читал мемфисскую газету. Потом дверь приоткрыл молодой, проворный, слегка забегавшийся белый в очках, блеснул очками и пропал; потом следом за старым белым они опять прошли через мраморный гулкий вестибюль, гудевший от голосов и медленных шагов, и опять, когда поднимались по лестнице, на них смотрели лица. Они прошли через зал суда без остановки и опять вошли в кабинет, только побольше, побогаче, потише. Там сидел сердитый мужчина, Лукасу неизвестный, - федеральный прокурор, приехавший в Джефферсон всего восемь лет назад, когда сменилось правительство{3}, а Лукас стал реже наведиваться в город. Зато здесь же был Эдмондс, а за столом сидел еще один, которого Лукас знал, - этот и ним приезжал еще при старом Касе, сорок, пятьдесят лет назад, и жил неделями, перепелятничал с Заком, а Лукас им лошадей держал, когда собаки стойку делали и белые слезали стрелять. Дело разобрали мигом.

– Лукас Бичем?
– сказал судья.
– Средь бела дня выставил на заднем крыльце сто двадцать литров виски и самогонный аппарат? Чушь.

– А вот нате вам, - сердитый развел руками.
– Я сам об этом узнал, только когда Эдмондс...

Но судья его не слушал. Он сидел, повернувшись к Нат.

– Девушка, поди сюда, - сказал он.

Нат подошла. Лукас видел, что она дрожит. Она казалась маленькой, худой, как хворостинка, - девочкой; восемнадцатый год всего, младшая у них, последняя - на склоне лет родила ее жена, не только своих лет, порою думал Лукас, но и его тоже. Слишком молода для женитьбы, для всех неприятностей, которые надо вытерпеть женатым людям для того, чтобы состариться и узнать вкус и радость покоя. Печка, новое крыльцо, колодец - это еще не все.

– Ты дочь Лукаса?
– спросил судья.

– Да, сэр, - раздалось в ответ ее высокое, мягкое, напевно сопрано. Меня зовут Нат. Нат Уилкинс, жена Джорджа Уилкинса. У вас в руках бумага про это.

– Вижу, - сказал судья.
– От октября прошлого года.

– Да, сэр судья, - сказал Джордж Уилкинс.
– Она у нас с прошлой осени, когда я хлопок свой продал. Мы поженились, только она ко мне не захотела переехать, покуда мистер Лук... ну, я, значит, не сложу печку, крыльцо не починю и колодец не выкопаю.

– Теперь ты это сделал?

– Да, сэр судья, - сказал Джордж.
– Денег на это я набрал, теперь осталось всего ничего, только за топор за лопату взяться.

– Понятно, - сказал судья.
– Генри, - обратился он к другому старику, тому, что с зубочисткой.
– Где у тебя это виски? Можешь его вылить?

– Да, судья.

– И оба аппарата можешь уничтожить, разломать как следует?

– Да, судья.

– Тогда очисть мне помещение. Убери их. Хотя бы этого шута широкоротого убери.

– Про тебя говорят, Джордж Уилкинс, - шепнул Лукас.

– Да, сэр, - ответил Джордж.
– Я так и подумал.

IV

Сперва он полагал, что хватит двух, от силы трех дней, а вернее, ночей, поскольку днем Джорджу придется работать в поле и вдобавок вместе с Нат дом готовить для семейной жизни. Но прошла неделя, Нат хоть раз в день да показывалась дама - обычно что-нибудь взять взаймы, - а Джорджа он так и не видел. Он понял причину своего нетерпения: тайна кургана, на которую кто-нибудь, любой человек может набрести случайно, как он сам; быстро, с каждым днем сокращается срок, отпущенный ему на то, .чтобы не только найти клад, но и употребить его с пользой и удовольствием, - все повисло из-за мелкого, некстати возникшего дельца, да и ожидание заполнить было нечем год добрый, лето спорое, кукуруза и хлопок всходили чуть ли не по пятам за сеятелем, так что и забот никаких, только на изгородь облокотись, гляди, как растет; вот и получалось: одним надо бы заняться, да нельзя; другим заняться можно было бы, да нужды нет. Но наконец, через неделю с лишним, когда Лукас почувствовал, что еще день - и терпение у него лопнет, в сумерках, стоя в кухонной двери, он увидел, как Джордж прошел перед домом, скрылся в конюшне, потом появился с его кобылой, впряг ее в телегу и уехал. На другое утро Лукас дальше первого участка не пошел; он прислонился к светлой от росы изгороди, стал смотреть на хлопок - и тут ему закричала из дома жена.

Когда он вернулся, перед очагом на стуле, наклонившись и свесив длинные узкие ладони между колен, с распухшим от слез лицом сидела Нат.

– Все вы со своим Джорджем Уилкинсом!
– сразу начала Молли.
– Давай, расскажи ему.

– Ни колодца не начал, ничего, - сказала Нат.
– Крыльцо и то не подпер. Ты ему сколько денег дал, а он не начал даже. Я его спрашиваю, а он говорит: подожди, еще не собрался, - подождала, опять спрашиваю, а он опять свое: не собрался. Тогда я ему сказала: не начнешь, как обещался, я, может, другое вспомню про ту ночь, когда шерифы к нам нагрянули, - а вчера вечером говорит: мне тут надо кое-куда, могу поздно вернуться, ты бы у своих переночевала, - а я говорю: на засов запрусь - подумала, он для колодца что-то хочет заготовить. А как увидела, что папину лошадь и телегу вывел, думаю: так и есть. Является чуть ли не утром - и с пустыми руками. Ни чем копать, ни досок для крыльца - а деньги папины истратил. Ну и сказала ему, что я сделаю, - подождала у дома, пока мистер Рос не проснулся, и говорю мистеру Росу, что совсем другое вспомнила про ту ночь, а мистер Рос заругался и говорит - поздно вспомнила, потому что теперь я Джорджу жена, суд меня не будет слушать, и поди, мол, скажи отцу и Джорджу, чтобы к вечеру духа их тут не было.

– Дождались!
– закричала Молли.
– Вот он, ваш Джордж Уилкинс!
– Лукас уже шел к двери.
– Куда пошел-то?
– сказала она.
– Куда теперь денемся?

– Ты погоди беспокоиться, куда денемся, - сказал Лукас, - до той поры, когда Рос Эдмондс забеспокоится, почему мы не съехали.

Солнце уже встало. День обещал быть жарким; и хлопок и кукуруза еще подрастут до заката. Когда он подошел к дому Джорджа, Джордж молча появился из-за угла. Лукас пересек лысый, залитый солнцем двор в хитрых завитушках сметенной пыли - эту науку Нат переняла у матери.

– Где он?
– спросил Лукас.

– Я его спрятал в овражке, где мой старый лежал, - ответил Джордж.
– В тот раз шерифы ничего не нашли, теперь искать там не станут.

– Дурень, - сказал Лукас.
– Пойми ты: теперь до выборов недели не пройдет без того, чтобы кто-нибудь из них не пошарил в овраге - коли Рос сказал им, что там прятали. А если тебя обратно поймают, у тебя не будет свидетеля, на котором ты с прошлой осени женат.

– Теперь меня не поймают, - сказал Джордж.
– Теперь я ученый. Буду на нем работать, как вы велите.