Шрифт:
Сама психологическая наука тоже вряд ли согласится на статус «надстроечной» дисциплины. И дело даже не столько в ее амбициях и несколько уничижительном статусе «надстроечной» науки, сколько в гносеологических основаниях психологического знания. Общеизвестно, что все психологические теории, да и более локальные системы психологического знания, имеют явную или имплицитную предпосылочную основу, сформированную общими представлениями о природе человека и общества. Как отмечает Дж. Израэль, существуют три типа общих положений, цементирующих основания любой социальной науки: 1) понимание природы человека 2 , 2) понимание природы общества, 3) понимание природы взаимоотношений между человеком и обществом (Israel, 1972). Соответствующие представления включают, в той или иной форме, и ответ на вопрос о ключевом векторе детерминации в системе человек–общество. Ряд психологических теорий, например концепция интериоризации высших психических функций, исходит из примата общества над человеком. Но большая их часть, например психоанализ, имлицитно постулируют обратное направление детерминации, трактуют социальные институты как «выражение» человеческой психологии или механизмы контроля над ним 3 , а социальный порядок «выводится» ими из природы человека (Кули, 2005; и др.). В психологических программах «улучшения» общества и человека на первом месте тоже, как правило, стоит человек. «Улучшите природу человека, и вы улучшите все», – писал А. Маслоу (цит. по: Хьелл, Зиглер, 1997, с. 521). Аналогичные идеи высказывались З. Фрейдом, Э. Фроммом и другими классиками психологии.
2
Л. Хьел и Д. Зиглер, анализируя психологические теории личности, подчеркивают: «Все мыслящие люди имеют определенные аксиоматические представления относительно человеческой природы. Теоретики личности не составляют исключения из этого правила» (Хьелл, Зиглер, 1997, с. 40), – и выделяют 9 полярных оппозиций, выражающих эти представления: свобода–детерминизм, рациональность–иррациональность и др.
3
Следует отметить, что подобные представления об обществе характерны не только для психологических теорий. Например, целый ряд социально-философских концепций трактуют государство как средство защиты чрезмерно агрессивных граждан друг от друга, т. е. как производную от человеческой природы.
Не задаваясь вопросом о том, какое из представлений об основном векторе детерминации в системе человек – общество более «правильное», а тем более «единственно правильное», напоминающим вопрос о первичности яйца или курицы и особенно нелепым в современной постнеклассической (Степин, 2000) науке, все же следует отметить, что каждая социогуманитарная дисциплина выстраивает в этой системе иерархическую вертикаль, а вертикаль, характерная для психологии, оборачивает традиционные представления о базисе и надстройке. Согласно иерархии реалий, доминирующей в психологической науке, базисом является психология человека, а надстройкой – происходящее в обществе, что эквивалентно отнесению психологии к «базисным», а не «надстроечным» социогуманитарным дисциплинам.
В общем, у психологии есть весомые основания посетовать на то, что социальная ниша, занимаемая ею в нашем обществе, хотя и удобна во многих отношениях, но не отвечает ее истинным возможностям, и эта наука может дать обществу куда больше, нежели дает.
С. Московичи, с именем которого принято связывать тезис о том, что психология должна быть социально релевантной наукой, понимал под ее социальной релевантностью гораздо большее, нежели ее практическая релевантность, и даже большее, чем, скажем, превращение психоанализа в своего рода «практическую религию» западного общества (Беккер, Босков, 1961). Социальную релевантность психологии он отождествлял с ее активным участием в решении важнейших социальных проблем, таких как социальное неравенство, политическое насилие, войны, расовые конфликты, а также выполнение ею мировоззренческой функции – выработку и трансляцию в массовое сознание общего образа общества и происходящего в нем (Moscovici, 1972), т. е. участие психологии в «больших делах».
Соотношение практической и социальной релевантности психологии требует уточнения. По словам Г. Башляра, «психология давно перестала быть салонной наукой и превратилась в практику, которой занимаются все» (цит. по: Визгин, 1990, с. 42), в том числе и в нашей стране, где в газетах можно встретить объявления типа «Требуется психолог до 35 лет. Психологическое образование необязательно». В нашей системе образования сейчас задействовано 64 тыс. психологов, в стране действует 700 психолого-медико-социальных центров, при этом численность психологов быстро растет вследствие того, что только в Москве их готовят более 70 вузов. Психологи активно занимаются практикой: рекламой, имиджмейкерством, организацией маркетинговых и избирательных кампаний, консультированием политиков и бизнес-структур и т. п. На многочисленную армию психологов-практиков приходится лишь два психологических НИИ, что вполне адекватно выражает численное соотношение исследовательского и практического компонентов отечественной психологии. Наблюдается и активная «миграция» в практику психологов-исследователей, которые превращаются, по выражению Д. Полкинхорна, в «близких к практике исследователей» (Polkinhorne, 1994), и сейчас трудно встретить «чистого» академического психолога, который одновременно не занимался бы психологической практикой. Заслуживает внимания и то, что на отечественном рынке психологических услуг традиционный для него товар – психологические ноу-хау и технологии – дополнился нетрадиционным – различными психологическими «изделиями», такими как детекторы лжи, оборудование для психологической разгрузки и др., продажа которых дает куда большую прибыль (в соответствии с общей закономерностью, которая состоит в том, что размер прибыли возрастает в направлении от ноу-хау к промышленным изделиям). Высказана и идея о том, что «нет ничего теоретичнее хорошей практики» (Василюк, 2003). А эта практика разрослась настолько, что раздаются призывы к ее теоретическому осмыслению и упорядочиванию.
В подобных условиях призывать психологию к обретению практической релевантности означало бы ломиться в открытую дверь, ибо такой релевантностью она уже обладает. Однако социальная релевантность психологии не эквивалентна ее практической релевантности. Социальная релевантность любой науки включает ее практическую релевантность 4 , но не сводится к ней, далеко выходя за ее пределы. Для обретения наукой практической релевантности достаточно ее активного участия в «малых делах», что характерно для современной отечественной психологии, в то время как социальная релевантность требует вовлеченности в «большие дела».
4
Вообще следует отметить, что для социогуманитарной науки, в отличие от естественной и технической, более характерно не столько практическое применение, сколько «социальное разыгрывание» знания в разных, а не только в чисто практических, направлениях.
Б. Адам и Ю. Ван Лун выделяют три основные функции социальных теорий: 1) социальная инженерия (участие в социальном конструировании порядка и контроля), 2) осмысление (прояснение и объяснение) происходящего в обществе, 3) политическая мобилизация (создание основы для политических действий масс) (Adam, Loon Van, 2000). Подобное представление о роли социальных теорий существенно отличается от ее типового восприятия психологами, особенно отечественными, как предназначенных для выполнения преимущественно когнитивных, а не социальных функций: объяснения и обобщения эмпирических данных, создания концептуальной основы для эмпирических исследований и т. д. 5
5
В то же время существуют и исключения из этого правила. «О ценности теории можно в конечном итоге судить по ее полезности, которая доказывается результативностью методов воздействия на психологические изменения», – писал А. Бандура (Bandura, 1986, р. 40). Он же подчеркивал, что психологическая наука должна участвовать в «изменении функционирования социальной системы» (Bandura, 1973, р. 323). Более локальные, но тоже достаточно существенные социальные задачи ставил перед психологией Б. Ф. Скиннер – такие, например, как реформу пенитенциарной системы на основе знания о принципах научения, личности и психопатологии (Skinner, 1978).
Не призывая психологов к подготовке социальных революций и другим видам политической мобилизации масс 6 , являющейся третьей функцией социальных теорий в представлении Б. Адама и Ю. Ван Луна, рассмотрим психологическую науку с точки зрения двух других функций, отметив, что их можно трактовать как функции не только собственно психологических теорий, но и психологического знания в целом.
МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ПСИХОЛОГИИ
6
Вместе с тем эта функция социальной теории и вообще социогуманитарной науки представляется важной и в «спокойном» обществе, не помышляющем о революциях. В частности, гражданское общество предполагает достаточно высокий уровень политической мобилизации граждан. Важной задачей выглядит и мобилизация нашего общества на его очищение от разнообразной «скверны» в виде криминализации, коррупции, деградации морали, наркомании и т. п., которое, возможно, вскоре станет нашей национальной идеей.
Осмысление и объяснение процессов, происходящих в обществе, является одной из главных (если не самой главной) функцией любой социальной науки, которую можно назвать ее мировоззренческой функцией. Даже если понимать психологию как науку о человеке, а не об обществе, абстрагируясь от таких ее разделов, как социальная психология, политическая психология, этническая психология и др., то и в данном случае она не является исключением, поскольку образ человека во многом задает образ общества 7 .
7
Подтверждением может служить опыт всех социальных наук. В учебниках политологии, например, регулярно отмечается, что все социальные теории можно разделить на две группы в зависимости от лежащего в их основе представления о том, какова природа человека, можно ли ему доверять, а стало быть, какую степень свободы ему можно предоставить. В основе одной группы концепций, восходящей к Т. Гоббсу и Дж. Локку, лежит представление о том, что человек по своей природе агрессивен, стремится монополизировать общественные ресурсы, увеличивать свои выигрыши за счет окружающих и поэтому нуждается в подавлении и контроле со стороны общества, основным инструментом которых служит государство. В основе либеральных теорий общества лежит прямо противоположное представление о человеке (Political psychology, 1986). Среди психологических теорий яркий пример концепции первого типа – теория З. Фрейда, концепций второго типа – теория К. Роджерса. А примером столкновения соответствующих взглядов на природу человека может служить признание К. Роджерса о том, что «когда такой фрейдист, как Карл Меннингер, говорит мне в дискуссии по этому вопросу, что он воспринимает человека как „врожденное зло“ или, более точно, „врожденную деструктивность“, я могу только в изумлении покачать головой» (цит. по: Хьелл, Зиглер, 1997, с. 534). При этом идея Роджерса о том, что человек рационален, а «абсурдность многих его поступков, столь очевидная в повседневной жизни (например, убийства, изнасилования, жестокое обращение с детьми, войны), проистекает из того, что человечество пребывает «не в согласии» со своей истинной внутренней природой» (там же, с. 552), выглядит довольно странной.