Парень задумался, что хуже: быть изнасилованным или быть кормильцем чудовищного младенца.

Он почувствовал, как мучительно кончил в рот ребенка – подумать только, его искривленный сломанный член был в эрекции! – чувствуя себя педофилом.

Другие рабы смотрели на него с завистью. Очевидно, кормить потомство этих горгулий было здесь привилегией.

И тут парень понял, почему ребенка принесли ему – это был его ребенок!

Должно быть, все остальные рабы были бесплодны от близкородственного скрещивания, а он, новый секс-раб, обрюхатил одну из сучек-горгулий и сделал ей ребенка.

Ребенок срыгнул. Он чмокал губами и радостно ворковал. Потом он захотел еще. Это продолжалось еще долго после того, как у Оскара закончилась сперма и взошло солнце. Он попытался оттащить младенца от своего обмякшего члена, но маленький монстр вцепился ему в лицо и засосал его язык. Оскар решил, что пусть уж этот спермовампир лучше сосет его член, чем его язык.

Ебаный Христос. Ухаживать за ребенком тяжело!

Он думал о том, что будет, если они когда-нибудь вернутся домой: интервью для прессы, ток-шоу, выступления на самых рейтинговых программах. Он бы рассказал всему миру о прекрасных дикарках-нимфоманках, которые держали его в заложниках и трахали день и ночь во всех позах, известных цивилизованному миру, и даже в нескольких, которые были секретом туземцев. Он не стал бы рассказывать им о вагинальном ребенке. Возможно, он даже воздержится от упоминания о том, что девушки по ночам превращались в чудовищ, похожих на горгулий. Люди никогда не поверят, что эти женщины хотели заняться с ним сексом и превращались в чудовищ, похожих на творения Босха.

Оскар отдал бы сейчас что угодно за прослушивание композиций Баха для клавесина и шесть упаковок Mike's Hard. Это новое дерьмо с "вкусовыми добавками". Он обнаружил, что лайм и малина были идеальным вкусовым твистом для сопровождения клавесина Баха. Это было райским наслаждением и для его горла, и для его ушей. Парень снова кончил в рот-вагину ребенка, и на этот раз он был уверен, что что-то выжал из себя. Возможно, мечта о пиве и произведениях Баха помогли пополнить его банк спермы.

Оскар решил притвориться, что рот младенца – это влагалище Колетт, и это облегчило доение.

Если бы только у этой штуки были человеческие сиськи.

– Сиськи! – Прошептал он.

Если бы Колетт была животным, то точно лошадью. Не обязательно скаковой или дикой лошадью. Просто лошадью. С большими, упругими, чувствительными, но готовыми к грубым действиям сиськами. На ней можно было бы прокатиться по Дикому Западу любовных утех и нагулять аппетит, чтобы съесть закуску из ее задницы, а после этого можно было бы прокатиться до похотливого Майами, потрахивая ее пальцами время от времени.

– Сиськи!

Оскар открыл глаза и закричал.

Он сходил с ума.

Терял контроль над реальностью. Галлюцинировал. Думал, что этот младенец – это девушка, которую он любил. Думал о ее лошадиных сиськах. И даже сейчас, придя в себя и поняв, какие сумасшедшие мысли посетили его, он не мог перестать думать об этом.

– Сиськи!

Парень не мог перестать думать о сиськах, потому что, по правде говоря, то, что ему отсасывали, доставляло ему удовольствие и возбуждало, и ему нужно было как-то отвлечься от ужасных запахов дерьма и мочи в клетке, от того, что ему отсасывает младенец с вагиной вместо рта, от того, что он пленник и его могут убить в любой момент. И чтобы не думать о смерти, он предпочитал думать о сиськах.

Боже, как я жалок…

Глава четырнадцатая

Руки-мачете

Младенец все еще сосал, когда незадолго до наступления темноты над деревней раздались сигнальные выстрелы.

Мужчины-рабы взбесились, улюлюкая и грохоча прутьями своих клеток. Женщины начали превращаться в горгулий. Оскар вспомнил свое первое впечатление о них. Даже в своей нынешней ситуации он восхищался своей наблюдательностью при той первой встрече, потому как оказалось, что он ничуть не преувеличил их гротескности.

Эти твари были просто чудовищны, представляя собой соединение червеобразных трубок и паукообразных щупалец, скрепленных складками морщинистого жира. Их лысые черепа, которые сидели на ворсистой шее, как мертвые лягушки, были покрыты венами. Безумное количество глаз без век на их телах, помимо двух основных на лице, безумно вращали зрачками. Безволосые тела колыхались при каждом движении. Фиолетовые влагалища, более многочисленные, чем крошечные глазки, выступали из его плоти, как пузырящиеся язвы. Клыкастые вагины ухмылялись в своих углублениях плоти, жаждущие наполнения.

Если бы Шекспир писал об этих чертовых тварях, он не смог бы описать их лучше, чем Оскар.

Еще одна сигнальная ракета взорвалась фейерверком над деревней.

Колетт и Аллен ворвались в лагерь, к их рукам были привязаны мачете. Они были полностью обнажены, если не считать динамитного пояса, пристегнутого к груди Колетт. Ее менструальная кровь была размазана по ним обоим.

Колетт держала руки с мачете по бокам. Она смотрела прямо перед собой. Оскар узнал этот взгляд. Такой взгляд был у нее на вечеринках, когда она не хотела, чтобы к ней подходили – высокомерный и воинственный. И это подействовало на девушек-горгулий.