– Как же никто? – возразил Духаня.

– Очень даже кто, – согласился с ним Коптюк.

– Дурни вы оба. Она идейная. – Борзой подбросил меня на плече для лучшего хвата. – Не за добычу и не за жизнь сражается. За власть.

– Ну, дык, – тоже согласился Коптюк. – За власть. Чтобы иметь все.

– Чтоб иметь всех! – рыкнул Борзой. – Наши интересы ей как коню вошь. Наши жизни тем более. Перешагнет, не заметит.

– Но она говорит… – начал Духаня.

– Все говорят! – зло перебил Борзой. – У всех языки есть, а Напрас даже без него болтлив. Вспомни Ракиту. Как говорил! А хвост ему царберы прищемили – сдал всех до последнего.

– То Ракита, – все еще не соглашался Духаня. – Деметрия дочка верхо…

– Ты тоже чей-то сын, – отбрил Борзой. – Живи так, чтоб твоя славная родословная началась с тебя.

Мир снова перевернулся – меня бросили на землю. Видимо, не только меня. Тома вскрикнула, я чуточку приотворил ресницы. Прямо на нас глядели горы. Мы подошли к подножию огромной каменной махины, пустой и безжизненной. Высоко взметнувшуюся верхушку заволокло туманом.

С тревогой оглядевшись, Борзой раскидал старые коряги.

Пещера. Внутри оказалось просторно. Коптюк заделал за собой вход, Духаня зажег факел. Борзой пнул нас с Томой:

– Шагайте вперед!

– Не могу, – выдавила Тома.

Она едва сдерживалась от стонов, грызла губы и сдавливала пальцы связанных рук.

– Она ж еще пару дней неходячая, – напомнил Коптюк. – Давай, красавица, донесу.

Облапив Тому, он шагнул с ней вглубь, прижимая к груди. А меня снова пнули.

Пещера оказалась огромной и нескончаемой. Зал, в котором мы остановились, мог соперничать с подземельем срытой крепости. Вверх и в стороны вело множество ходов и дыр, больших и маленьких. Кострищем в центре, с ранее заготовленными дровами, сразу воспользовались. Огонь заполыхал, в его рваном свете открылось остальное. Кроме запасных дров, я увидел несколько драных циновок, деревянное ведро с водой и пустой котел. Дым от костра сжимался в узкую струйку, утекая в одну из дыр сверху. Прекрасное убежище.

Раскидав несколько глыб, Борзой выудил из выемки спрятанный мешок с крупой. Отсыпав, сколько надо, Духаня занялся приготовлением еды. Борзой с удовольствием растянулся на циновке. Коптюк, бросив Тому под стенку, подошел ко мне, оставшемуся стоять там, где поставили.

– Давай избавимся от лишнего, красотуля, – гаденько произнес он, снимая с меня оставшиеся доспехи. – Порадуй дяденек, которые рискнули всем ради тебя.

Отстегнутые поножи и наручи полетели на пол, мне развязали руки и заставили снять сапоги. Борзой, лежа в сторонке, демонстративно поигрывал ножом, чтобы я не наделал глупостей. Покопавшись с подмышечным ремнем, Коптюк через голову содрал с меня тяжелый нательный доспех, за ним отправилась рубаха. Рыкцарь уныло скривился.

– Малявка.

Это не остановило его от следующего шага.

– Борзой, не поверишь, – замер он, разделавшись с моими штанами. – Пацан!

– Как?! А второй?

С Томы тоже грубо сорвали одежду.

– Ладно, хоть одна девка. Выкуп, конечно, резко уменьшается… если не узнать, почему пацана нарядили бабой. Неспроста же?

Три пары глаз вперились в меня:

– Рассказывай.

Почему нет? Малика же приняли? Эти на фанатиков не похожи, за все время – ни единой аллехвалы.

Хотя… у преступников вера в Бога как-то уживается с криминальными наклонностями. Убив, ставят свечку или церковь. Молят о фарте. Колют купола.

Все же рискну.

– Не хотел умирать, – объяснил я. – Никто не удосужился проверить.

– Это же черт! – расхохотался Борзой.

– Если я встречу падшего, я убью его, – процитировал Коптюк. – Исполним закон?

Блеснул обнаженный меч. Страшно так блеснул, кровавыми отсветами живого пламени.

– Нашелся мне законопослушник, – успокоил Борзой приятеля. – В башне не знают, что он черт. Даже удочерили. Значит, можно требовать как за дочку. Вяжи его снова, от пацанов всегда неприятности.

Не дав одеться и даже прикрыться, Коптюк связал мне руки в запястьях и опрокинул на пол.

– Лежи, не рыпайся.

Легко подняв Тому, Борзой перебросил ее себе через плечо. Одна лапища придавила сверху, вторая подхватила протянутый Духаней факел.

– Не скучайте тут без меня.

Один из боковых ходов скрыл его силуэт, а моего дернувшегося тела коснулся меч Коптюка:

– Память короткая? Забыл, что велели?

Духаня следил за вскипающим котлом, Коптюк – за мной, а я – за ходом, куда Борзой унес Тому. Хотелось насадиться на вжатый в горло клинок. Останавливало, что тогда уж точно ничем не помогу – ни сейчас, ни позже, никогда. Умереть было не жалко, жалко было умереть без пользы.

Примерно через минуту Борзой появился один и пнул сапогом выступавшую булыгу:

– Вся в крови и какой-то слизи.

Глаза Коптюка вспыхнули непонятным огнем.

Борзой брезгливо передернул плечами:

– Снаружи! Противно до черта.

– Больная? – всполошился Духаня. – Заразная?

Занимаясь готовкой, он отложил мешавший ему меч в сторону, а затем, перехватив мой взгляд, отодвинул оружие ногой дальше за себя.

– Шут ее знает, – отмахнулся Борзой, присаживаясь к костру. – Воздержусь от греха подальше.