Шрифт:
Облокотился плечом о гладкий камень, стоя на краю. Приличная высота. Шансов выжить после падения нет.
Конечно, он не собирался прыгать. Он не идиот закончить свою жизнь так бездарно.
Шам проверял, почувствует ли хотя бы отголосок страха, когда перед тобой пустота.
Нет.
Ничего.
Когда он боялся кого-то или что-то? Слишком давно, чтобы это помнить.
На глаза попался выход сюда из комнаты Фоукс. Она, похоже, еще не бывала здесь, иначе тут бы уже стояло какое-нибудь кресло для ее "чайных медитаций".
Кристаллическая сетка появилась перед глазами быстрее, чем он понял. Магия, доведенная до уровня инстинкта. Мощный и хорошо проявленный синий кристалл — предмет для гордости. Только ему плевать.
Голубые грани растянулись, перекрывая собой пустые проемы, и слились с пространством.
Он не знал, зачем сделал это. Фоукс бы все равно не смогла их увидеть. Отброс. И все же стало спокойнее от понимания, что она точно не свалится вниз. Ни случайно, ни намеренно. И ветер на площадке стал менее заметен. Едва касался кожи.
В какой момент перевернулся сучий мир, что он — Шам Дейвил — защищает отброса? Осталось только убиться, потому как объяснить это невозможно.
Он сел, привалившись спиной к холодному камню, и развернул листок с формулой. Ему известен каждый символ, но сетка сложная даже для него. Несколько нетипичных граней. Ошибка хотя бы с одной будет иметь непредсказуемые последствия.
Он не может рисковать. Прежде чем пытаться попасть домой, надо отточить этот кристалл. Довести его создание до рефлекса.
В первой кристаллической сетке он увидел несколько ошибок. Во второй те сменились другими. Кристаллы методично зависали перед его лицом, пока он детально рассматривал сетку и сверялся с формулой. И так бесконечное количество раз, снова и снова, пока руки не заледенели, а спина и ноги и не затекли от одной позы.
Спустился в комнату, когда горизонт затянула полоска света. Стоило попытаться поспать последние часы перед подъемом. Они не помогут выспаться, но так он оградит свои мысли от вторжения Фоукс.
Он просчитался. Ему приснилась она. Опять.
Этот кошмар не уступал тем, что посещали его с завидным постоянством.
Теперь он знал вкус ее губ и насколько сладок поцелуй с ней. И видя во сне, с каким наслаждением она тискается с обсоском, легко представлял, что тот чувствует. Бессильная злоба погребала под собой тяжестью планеты, а он ничего не мог сделать. В своем гребаном сне — ничего. Только стоять и смотреть. И умирать.
— Выглядишь паршиво.
Дайана сидела рядом с Майлзом, с таким удовольствием отправляя ложку овсянки в рот, что хотелось проблеваться. У него совершенно нет аппетита.
— И все равно лучше, чем Уайт.
После отбытия Уоррингтона, Патрик стал незаметным. Без толстяка он предпочитал молчать. Дейвил иногда замечал, как тот косился, когда думал, что его не видят.
Натянутая улыбка на несколько секунд зависла на губах Уайта, при этом он даже не оторвал взгляд от тарелки.
— Не печалься, Ромео, твоя Джульетта-Уоррингтон скоро вернется.
И лучше бы ему даже не смотреть на Фоукс, иначе в следующий раз не повезет так легко отделаться.
— А что он сделал? Я так и не узнала.
Взгляд Ди скользил между Маккинни и Дейвилом.
— Решил засадить свой член, когда его об этом не просили, — Майлз потянулся за грушей.
— Шутите? — Андерроуд не смогла поверить в услышанное.
Дейвил мотнул головой, ограничиваясь таким ответом.
— Думаю, ему было не до смеха. Он мечтал не сдохнуть, попав в заботливые руки Шама.
— Я разочарована. Как ему могло такое в голову прийти? — возмущалась Дайана, размахивая ложкой. — Но он ведь не… успел?
Маккинни, пребывая в исключительно бодром расположении духа, заржал.
— Если бы успел, наш нежный и чуткий Шам не подарил бы ему второй день рождения.
"И он прав."
Аппетит Дайаны пропал бесследно. Ее взгляд растерянно метался по столу, на лице застыло выражение искреннего сочувствия.
"Блять, Ди, ты ведь даже не знаешь кто она".
— Кто она?
Плечи непроизвольно напряглись. Иногда ему кажется, что Андерроуд реально читает мысли.
Шам посмотрел на Фоукс. Ее не пришлось искать, он словно почувствовал, где она сидит. Вернулась к своим обсоскам, но будто сидела одна. Ковыряясь в овсянке, пальцами теребила кристалл на шее, подвешенный на черный кожаный ремешок.