– Давно занимаешься проституцией? – задал следующий вопрос опер.

– Да я вообще ей не занимаюсь! Я окончила Киевский национальный университет, сюда приехала на работу. А люди, которые меня пригласили, отобрали документы и сказали – мы на тебя потратились, иди отрабатывай! Это же позор какой, а что я могла сделать?! Вот сегодня первый раз вывели. Хорошо, что вы вовремя подъехали…

Она вытерла салфеткой слёзы и попыталась высморкаться, но из носа снова пошла кровь. При этом не забывала следить за реакцией опера – не переигрывает ли она? Но вроде всё нормально – мужик проникся.

– Тебя придётся депортировать на родину, – сказал опер. – Восстановим тебе документы, и поедешь домой. Ты где последнее время жила?

– Нет, я не хочу домой! – Анна снова заревела. – Они же меня найдут! У нас так одной девчонке в лицо кислотой плеснули, другой просто ножом порезали. Я хочу остаться здесь, получить российское гражданство, устроиться на нормальную работу. А где меня последние дни держали, я не знаю. Они мне ничего не говорили, и на улицу не выпускали.

Опер задумчиво глядел на неё.

– И что с тобой теперь делать?

Анна хлюпнула расквашенным носом.

– Я не знаю.

– Где твои вещи?

Когда она готовилась к этой операции, то купила себе одежду и обувь примерно такие же, в каких ходят по Москве девушки её возраста. А отвоёванные у кавказца джинсы и куртку выкинула в мусорные контейнеры в разных дворах. Денег при себе она оставила совсем немного, остальные спрятала в тайник. Оборудованию тайников у них в галицийском лагере было посвящено отдельное занятие.

Она ответила:

– Сумка у этих козлов осталась, а остальное на мне.

– Деньги?

Она выгребла из кармана несколько смятых купюр. Опер грустно вздохнул.

– Сиди здесь! – приказал он, взял телефон и вышел из комнаты.

Анну подмывало поглядеть, что он там про неё написал, но она знала, что этого делать нельзя – даже если тут нет видеонаблюдения, опер может войти в любую секунду. А палиться нет резона – пока всё хорошо идёт.

Опер вернулся минут через десять.

– Значит, так! Привлекать тебя не будем. Сейчас напишешь заявление о потере документов. А вечером за тобой заедет человек из реабилитационного центра. Дальше твоей судьбой будут заниматься они. До вечера посидишь в обезьяннике, уж извини!

Анна хлюпнула носом в знак благодарности, а про себя подумала – пока всё идёт по плану, который разработали эксперты ЦРУ.

На остальных задержанных девушек уже давно оформили административку, и они уехали со своим сутенёром, а Анна продолжала сидеть в углу обезьянника. Человек из реабилитационного центра появился часов в 9 вечера. К этому времени опер, разговаривавший днём с Анной, уже ушёл. Коротко стриженная тётка с грубоватым лицом постучалась в окошко дежурного:

– Вечер добрый! Тут меня девочка дожидается.

– Да заждалась уже, наверное, – ответил дежурный. – Сержант, открой.

Полицейской со связкой ключей подошёл к решётке, глянул в бумагу и скомандовал:

– Бородулька, на выход!

Анна встала с пола и на натёкших ногах доковыляла до двери.

– Ты Бородулька? – уставился на неё сержант. – Нерусская, что ли?

– А чё, не видно? – проворчала Анна, протискиваясь в приоткрытую дверь. Приехавшая тётка неожиданно ласково подхватила её под руку.

– Это про тебя мне Славик звонил?

Анна догадалась, что Славик – это опер, который её задерживал.

– А он не сказал, что ты чёрненькая. Сказал только, что хохлушка. Меня Надежда зовут. Поехали, теперь всё будет хорошо!

То ли после долгого сиденья в обезьяннике, то ли от исходившей от тётки энергетики Анна сразу поверила, что теперь действительно все проблемы закончились. Хотелось есть, хотелось спать, хотелось просто оказаться в тепле. О душе она даже и не мечтала.

На улице Надежда кивнула на видавшие виды Жигули.

– Сейчас едем на медицинское освидетельствование, а потом уже есть и спать. Остальные дела – завтра.

– А зачем на освидетельствование? – испуганно спросила Анна.

– Так положено. Да не волнуйся ты, это в твоих же интересах. Что у тебя с рукой?

Надежда осторожно дотронулась до её правой кисти. Ссадины на костяшках уже начали затягиваться.

– Это так… – Анна отдёрнула руку. – Подралась.

– Болит?

– Уже нет.

Лихо развернувшись на пятачке перед отделением, Надежда выехала на шоссе.