– Эге, – выдохнул господин Крафт, – уж не сплю ли я?

И в тот же миг прямо над его ухом громко, отчётливо и тоскливо девичий голос произнёс:

– Берегись, Варфоломей Крафт!

Господин Крафт взвился на месте так, словно получил за шиворот всю свою порцию утреннего кипятка. Он опрокинул стол, а стул пинком отшвырнул к кровати, прямо в кучу своих не разобранных вещей.

Никакой девушки рядом с ним, да и в каморке вообще, не было.

– Иисус Мария! – вымолвил господин Крафт, опускаясь на койку. – Да ведь я брежу от голода, пьянства и неустроенности!

Внезапно он с ужасом подумал, что золотая штучка из кармана сюртука ему почудилась так же, как и голос, что назвал его по имени. Но – нет, господин Крафт поднёс к лицу руку с зажатой в ней странной вещицей. О да, она была золотой, настоящей, не растворилась в воздухе, и господин Крафт криво, с непривычки, улыбнулся.

– Берегитесь, господин Крафт! – всё с той же отчётливой, яркой грустью проговорил над его ухом всё тот же голос.

Во второй раз господин Крафт взвился более основательно. Начал он с того, что, не снимая ночных туфель и колпака, выскочил из подвальчика и дважды обежал богадельню, заглядывая под каждый куст. Потом он промчался по самому приюту, и, наконец, перевернул всё вверх дном в своём подвальчике. И нигде не нашёл ни малейшего намёка на то, кто бы мог играть с ним такие шутки.

Но надо сказать, что эта сумбурная беготня имела результат: когда, придя в себя и успокоившись, господин Крафт снова принялся разглядывать свою находку, слова предостережения уже не звучали над его ухом.

Жители города Шлезвига наблюдали господина Крафта в самых разных видах.

Чаще всего его можно было видеть под вечер идущим в «Золотую шпроту» – он вышагивал, заложив руки за спину и глядя из-под низко надвинутой на лоб мятой треуголки строго перед собой; шпажонка била его по худым ногам. Или, скажем, ночью, выглянув в окно можно было увидеть господина Крафта, передвигающегося интересной походкой престарелой цапли. Были люди, которые видали его гоняющимся за какими-то мелкими негодяями, или же пинающим фонарный столб; а оказавшись в порту господин Крафт обязательно устраивал драку с английскими матросами – такое тоже видели многие. Изредка он представал в обличье обычного, хоть и очень ленивого, портного – когда ходил от одного многодетного дома к другому, без энтузиазма предлагая свои услуги по перешиву камзольчиков и панталон. А однажды он битых полчаса стоял прямо посреди городской площади под проливным дождём, упрямо пытаясь раскурить свою трубку, и в конце концов удалился в сторону моря, распевая студенческие песни на латыни. В тот раз он был так пьян, что никто не сомневался, что он погибнет.

Но всё же: среди бела дня бежать через весь город в ночных туфлях и колпаке, – в глазах шлезвигцев даже по меркам господина Крафта это был перебор.

Господин Крафт вообще имел склонность от великой задумчивости и близорукости ходить ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь. А в тот день, в силу причин, уже известных нам, он не обращал внимания даже на самое себя. Иначе, бесспорно, потрудился бы по крайней мере переобуться перед тем, как выйти на улицу.

«Золотая шпрота» в эту пору уже была открыта, хотя посетителями как правило начинала наполняться лишь перед закатом. Но и днём в неё нет-нет заглядывали криворотые шкипера, вылинявшие на солнце и ветру портовые грузчики, или же, на худой конец, вваливался какой-нибудь невнятный тип с шарманкой под мышкой и синяком под глазом.

Господина Крафта в этом достойном заведении привыкли видеть, как уже упоминалось выше, никак не раньше семи часов вечера. Поэтому, когда он, распахнув дверь, предстал перед трактирщиком Теодором (уже наслышанном о положении дел портного), тот подумал, что ситуация у господина Крафта действительно складывается не ахти.

– Добрый день, господин Крафт, – сказал трактирщик и вздохнул.

– У меня, дружище, дело к тебе, – заговорщицки шмыгая носом пробормотал господин Крафт. Потом оглядел совершенно пустую трактирную залу и спросил: – Можешь ли уделить мне несколько минут?

Теодор вздохнул ещё раз. Он решил, что господин Крафт пришёл просить взаймы, или же просто намерен по случаю жизненных коллизий нарезаться в кредит. Ещё трактирщик подумал, добрая душа, что в этот раз не сможет отказать. Но только в этот.

– Говорите, сударь, что у вас, – сказал он.

Господин Крафт подался вперёд:

– Не здесь, старина Теодор! Давай побеседуем без лишних глаз.

И хотя лишних глаз в помещении не было и в помине, трактирщик пожал плечами и пригласил гостя в кладовую. Ему, конечно, не пришло в голову, что такой выбор места может быть болезненно воспринят плотно севшим на мель господином Крафтом, но тот, впрочем, был оглушён запахами сыров, грудинок и вяленой трески только одно мгновение. Он торопливо закрыл за собой дверь, очистил разделочный стол от селёдочных голов и с размаху выложил на него то, с чем пришёл.

– Взгляни-ка! – торжественно произнес господин Крафт, указывая на найденную им золотую вещицу. – Что скажешь, а?

– Эге… – протянул трактирщик, наклоняясь к самой столешнице. – И занятные же безделушки храните вы на чёрный день, любезный господин Крафт!

– Мой чёрный день еще не наступил! – несколько нервно хохотнул портной. – Но ты скажи, друг Теодор – ведь это золото?

Трактирщик взвесил вещицу в ладони:

– Оно. Талера на четыре чистого веса. Не меньше.

– Ну до чего же удивительное совпадение! – вскричал господин Крафт. – Именно об этой сумме думал я сам! Но ведь похоже на то, что это не просто дуля из проволоки! Более всего эта штука напоминает мне кусок рулета с цукатами, ха-ха! Кабы знать точнее, что она представляет собой на самом деле, то можно было бы загадывать другую цену, а?

Трактирщик необычайно серьёзно рассмотрел принесённую господином Крафтом вещь, потом вернул её на стол, и, скрестив руки на груди, сообщил:

– А ведь сдаётся мне, я знаю, что это такое.

– Ну же! – хрипло воскликнул портной.

– Говорил я вам или нет, что в молодости состоял при молодом герцоге Ольденбургском? Не говорил. Так вот, его дядя, старый герцог, был большой чудак и умник: скупал по всему свету дорогущее старьё – антиквариат. Несколько комнат в замке были забиты чем попало: ржавыми доспехами, мечами без ножен и уродливыми золотыми побрякушками, вроде этой вот. Ни фантазии, ни высокого искусства, однако ж чудаки, подобные старому герцогу, ценят такие вещицы очень высоко. Их делали дикие язычники лет тысячу назад, и теперь, полежав в земле или в пыльном чулане, они здорово подорожали…

Конец ознакомительного фрагмента.