Увы, после двадцати минут сосредоточенного оттирания головы, цвет остался на месте. Что делать дальше, представлялось плохо. Родителям врать не люблю, но объяснить такое даже не представляю как. Ладно, допустим, поверят, что это я сама покрасила. Мой бунтарский дух так себя проявляет. А как мне объяснить это Розе? Хотя, в принципе, она тоже мне может поверить. И помочь.

Ладно, каким бы ярким и неожиданным новый имидж не оказался, стоит признать – синий мне идет.

Вновь взглянула в зеркало, стараясь не залипать на цвет волос, и осмотреть свое тело. Почему же меня все-таки так корежило ночью? Если бы боль была острой, можно было бы определить очаг заболевания и, наконец, обратиться к врачу. Но, отражающая поверхность не показала ничего нового. Все такое же худое тело, острые ключицы и чуть выпирающие ребра. Так посмотреть, меня будто голодом морят. На самом деле, ем я достаточно, и никакими заболеваниями не страдаю. Просто обмен веществ такой – почти все уходит в энергию, не откладываясь на боках. С одной стороны хорошо, а с другой – часто приходится объяснять, что меня не мучают, я не болею и не помешана на диетах. Уже отвернувшись от зеркала, я осторожно потянулась. И наконец, поняла, что было не так.

О своем удочерении я знала. Знала и особо не заморачивалась. Родители взяли меня из детдома в пятилетнем возрасте. Но есть кое-что, вопрос, ответ на который мы так и на нашли.

Отметины начинались почти от шеи, с внутренней стороны лопаток и спускались до поясницы. Две белесые полосы, точно шрамы, только гладкие. Как будто родимые пятна, разве что белые. Неудобств они мне не доставляли, внутри изменений и патологий доктора не нашли. Просто другой цвет кожи на спине. Подумаешь…

Я коснулась припухших полос и зашипела. Точно болезненного синяка коснулась. Отметины чуть покраснели по краям и уплотнились. Больно так было из-за них что ли?

Что я там говорила про суицидальные наклонности и благоразумие? Забудьте. Родителям я точно ничего не скажу. И к доктору вряд ли пойду. Это не было прихотью, скорее какой-то странной интуицией. Отчаянно хотелось, чтобы о подобном никто не узнал.

Внутри поселилось нечто странное. Словно… ожидание? Предвкушение?

Кажется, я все же схожу с ума.

***

Завтрак прошел в ошарашенном молчании. Наконец, мама отложила приборы и я с ужасом сообразила, что оправдание так и не придумала.

– Ма, слушай, тут такое дело… – никогда не мямлила, а тут, будто слова в глотке застревают.

– Знаешь, а тебе идет… – вдруг задумчиво протянула она.

Я опешила.

– Ты правда так считаешь?

– Конечно. – мама улыбнулась и ласково посмотрела на меня. – Если этот твой способ самовыражения, я ничего не имею против. Я же знаю, что ты не станешь общаться с неформалами и наркоманами. Твой прошлый опыт научил тебя. Да и многие ребята сейчас ходят, кто с пирсингом, кто с мелированием цветным. У них нет ни вкуса, ни мозгов. У тебя есть и то и другое, потому что цвет вышел просто замечательным.

Отец лишь хмыкнул, но кивнул.

Я едва не расплакалась. Нет, все же как мне повезло с опекунами! И пусть не родные, я все равно считала их родителями. Ну кто еще не будет приставать с расспросами и просто скажет, что ты сделал хороший выбор? Только они. Правда, без подколов не обойдется, поняла я, когда папа вдруг фыркнул, пряча усмешку, и ответил на немой вопрос:

– Твое прозвище.

О нет!

Прозвище. Кличка. Погоняло. Неважно, как это называется, но "второе имя" есть у каждого ребенка в школе. Особенно у такого, который обладает способностью влипать в неприятности. Еще хуже, когда тот же объект имеет хорошую память, богатое воображение и отточенное умение пакостить. Это были даже не шутки, не розыгрыши. Я именно что пакостила. Иногда достаточно серьезно. Не всем, лишь тем, кто осознавал, что делает, а не слепо идет за толпой. Случайности я тоже оставляла без внимания, следуя своему понятию справедливости.

К сожалению, эти «шалости» не оставались без внимания. Большинство знало, кто виновник происшествий. А потому, меня часто вызывали к директору. Но каждый раз им была предоставлена причина и доказательства «вины» моих жертв. Училась я достаточно хорошо, не в отличниках, но и не в отстающих. Школу, без уважительных причин, не прогуливала. Так что меня если и наказывали, то не сильно и не часто. Но одноклассники то об этом не знали, вот и пошутили один раз, что я после кабинета директора выгляжу как мокрая птица. Такая же встрепанная и нахохлившаяся. И нет бы прозвать "Воробушком" там, или "Пернатиком". Нет! "Попугай!"

За что?

"Ты заметная, чудная, и все тебя знают" – хихикнула тогда Роза.

И все равно. Попугаем обозвать?

Да уж, с воображением у моих одноклассников туго. Впрочем, со временем я научилась принимать свое прозвище и находить в этом не только выгоду, но и удовольствие.

Похоже, меня ждет новый виток беззлобных насмешек.

***

По дороге в школу, благо мне было недалеко, позвонила Розе.

– Нолли?

– Это я. У меня проблемка.

– В школе будешь?

– Буду. Но нам надо встретится до уроков где-нибудь. Желательно, чтобы остальные не видели нас. Какой-нибудь укромный уголок.

– Нолли, что случилось?

– Увидишь.

***

Рози была в шоке. В глубоком.

– И как ты это объяснишь? – она осторожно коснулась моих прядей волос.

– Я не знаю, в том то и проблема. Мама списала это на мои подростковые выкрутасы. Но что я могу объяснить одноклассникам и учителям?

Девушка задумалась. Если бы кто знал, что во всех моих шалостях, именно Роза играет немаленькую роль, они бы очень удивились. Я могла придумать идею и технику ее выполнения. А вот психологический эффект, логичное объяснение, обвинительную речь против жертв всегда продумывала именно Рози. Психология – одно из ее хобби. Другое – актерское мастерство.