Подобное состояние известно психиатрам и акушерам. Эмоциональные натуры вроде меня переживают рождение наследника, словно рожают его на самом деле.

— Итак, — произнес Ле Гранф, — кто из вас, папа, есть настоящий папа? Какой нормальный человек будет совокуплять себя с пернатой маман?

— Никто не совокуплялся с пернатой маман! — отрезал я.

— Любовь не знает правил и границ, — сказал пилот. — Но с птицей! Это есть запредель!

— Занимайтесь своим делом, — прервал я его излияния. — А то мы грохнемся с высоты.

Схватки меня терзали так, что я вдвое согнулся от боли.

Ле Гранф достал бутылку коньяка и пустил ее по кругу.

— Я слышал много чудесных фабли под светом Полярной звезды, но клянусь, что мне не приходило еще встречать двух кавалеров, влюбленных в одну и ту же голубку.

— Не обращай внимания, — сказал Нагль. — Он — сексуальный маньяк.

— Скажи мне, — простонал я, — что заставило тебя выбрать именно Кангалакксиорвик?

— Созвучие «галакк», которое звучит почти как «глак».

— Я об этом не подумал.

— А ты преследовал меня до самого фиорда, только чтобы расстроить меня сказкой о курице и ее яйце? Я ожидал, что ты выложишь козырную карту. И не удивлюсь, если ты намерен пришибить меня, как только мы останемся в одиночестве в тех диких местах.

— Я за тобой следил? Я тебя преследовал? Но ведь я тебе уже сказал, что ты скоро увидишь, как из твоего яйца вылупится обычный цыпленок. Ничего похожего на глака.

— Гарольд, — торжественно произнес Нагль. — Хотел бы я найти на этом свете такого же верного и преданного друга, какого нашел Хикхоф в твоем лице.

Подпрыгивая в облаках, Кларетта несла нас над снежными ледниками в царство вечной зимы, к айсбергам и торосам.

Мы с Наглем замолкли. Мучаясь родовыми схватками, я размышлял, не мог ли Хикхоф быть причастным к моей беременности? Может быть, именно сейчас там, в небесах, Хикхоф тоже мучается от родовых схваток? Что есть глак для него? Сын? Дочь? Некий трансцендентальный продукт постоянной интеллектуальной беременности моего друга?

Ле Гранф распевал неприличные песни об оленях карибу и белых зайцах. Его песни помогали скоротать полет.

— Ну и ветерок на земле, — сообщил пилот. — Посмотрите вниз. Ничего не видно.

Кларетта снизилась, и Ле Гранф принялся искать место для посадки.

Наконец он зашел слева от заснеженного, затянутого метелью поселка.

Мы с Наглем схватились за свой багаж.

Мы испытывали стыд и раскаяние.

— Нагль, — произнес я. — Мне тебя жалко. Вскоре ты завязнешь в снегу по самые уши и обнаружишь, что у тебя в руках желтый пушистый цыпленок. Только и всего. Ей-богу, не стоило ради него лететь почти до северного полюса.

— Право же, Гарольд, ты в самом деле не оставил мысли пришибить меня?

— Я не намерен прибегать к насилию. Насилие уже свершилось.

Наконец Ле Гранф отыскал ровное местечко на поляне в тайге и мастерски посадил Кларетту.

Мы договорились, что он будет нас ждать.

Яйцо Нагля готово было треснуть и дать жизнь цыпленку.

Нам обоим оставалось быть беременными не более нескольких минут.

Оказавшись на морозе, мы обмотали лица шарфами и потащили багаж под сень деревьев.

— Вот здесь! — произнес я.

Подобно дуэлянтам, мы замерли возле наших чемоданов. Наклонились и вытащили яйца на свет.

Глак был горячим, как вскипевший чайник. Множество трещин пересекали скорлупу яйца, как паутина.

Ле Гранф остался у самолета и из деликатности не приближался. Он понимал, насколько мы серьезны, и напевал свадебный марш Мендельсона.

Яйцо раскололось в моих руках.

Оказалось, что я держу нечто моргающее, лохматое, с торчалками вместо крыльев, из-под которых свисали желтые ноги.

— Привет, глак, — сказал я.

— Привет, глак, — сказал Нагль своему махонькому цыпленку.

Вы, наверное, думаете, что мои теплые нежные руки, что мое горячее сердце что-то означали для глака, которому еще отроду и минуты не исполнилось?

Ничего подобного. Он рвался из рук, стараясь сбежать, и злобно глядел на меня, словно я был настоящим нацистом.

Я осторожно опустил птенца на промерзший мох. Птенец сделал то, что и положено было сделать. Он шагнул вперед, запутался в своих ногах, упал, кое-как поднялся, захлопал будущими крыльями и явственно произнес: