Он ждет, чтобы я как-нибудь отреагировал на это, и немного погодя я отвечаю:

– Отличная запись, но я предпочел бы побеседовать о комплексе матери в моих снах.

– Мне кажется более продуктивным исследование другого момента, Боб. Возможно, они связаны.

– Правда? – Теоретически я готов обсудить эту эфемерную связь самым отвлеченным и философским образом, но Зигфрид быстро возвращает меня на землю:

– Ваш последний разговор с Кларой, Боб. Пожалуйста, скажите, что вы чувствуете при воспоминании о нем?

– Я уже излагал тебе все, что чувствую. – Мне это совсем не нравится и кажется пустой тратой времени. Я хочу, чтобы он понял мое отношение к вопросу по несколько раздраженному тону голоса и напряжению удерживающих ремней. – Это даже хуже, чем с матерью, Зигфрид.

– Я знаю, что вы хотели бы поговорить о матери, Боб, но, пожалуйста, сейчас не надо. Лучше расскажите мне о Кларе. Что вы испытываете в данный момент?

Я стараюсь честно понять, чего он хочет. Уж это-то я могу себе позволить. В конце концов я вовсе не обязан говорить ему все. Зато могу сказать то, что считаю нужным.

– Почти ничего, – наконец заявляю я.

Немного погодя, будто собравшись с мыслями, он почти с горечью спрашивает:

– И это все? Не очень много.

– Да, уж сколько есть, – охотно соглашаюсь я и медленно скольжу по поверхности своей памяти. Я прекрасно помню, что чувствовал тогда, но очень осторожно роюсь в воспоминаниях, чтобы посмотреть, где гнездятся эти фантомы, которые не дают мне спокойно жить. Я снова опускаюсь в голубой туман. Будто впервые вижу тусклую звезду-призрак. Говорю с Кларой по радио, а Дэйн что-то торопливо шепчет мне на ухо… Затем, как шкатулку, я захлопываю свою память.

– Больно, Зигфрид, – небрежно говорю я, в который раз пытаясь обмануть его равнодушным тоном. Я часто прибегаю к этой уловке, но давно убедился, что с ним это не срабатывает. Зигфрид замеряет интенсивность звука, слушает даже дыхание и измеряет паузы. Нет, он определенно неглупая программа, хотя мне от этого не легче.

Пять дюжих сержантов, по одному с каждого крейсера, тщательно обыскали нас, проверили удостоверения и передали мужеподобной чиновнице Корпорации «Врата». Шери смущенно захихикала, когда обыскивавший ее русский коснулся чувствительного места, и шепотом спросила меня:

– Как ты думаешь, Боб, что мы можем протащить сюда контрабандой?

– Тш-ш-ш, – зашипел я на нее. Чиновница приняла наши посадочные карточки у китайского сержанта, исполнявшего обязанности старшего, и стала вызывать нас по именам. Всего нас было восемь человек.

– Добро пожаловать на борт, – поприветствовала она. – Каждому из вас назначен сопровождающий. Он поможет вам поселиться, ответит на вопросы, подскажет, куда обращаться за медицинской помощью и где находятся ваши классы. Со счета каждого из вас вычтены по одиннадцать сотен пятьдесят долларов – это стоимость вашего пребывания на Вратах в течение десяти дней. Остальное вы можете снять в любое время, выписав П-чек. Сопровождающий покажет вам, как это делается. Линскотт! – Темнокожий человек средних лет из Калифорнии поднял руку. – Ваш сопровождающий Шота Тарасвили. Броудхед!

– Я здесь.

– Дэйн Мечников, – сказала чиновница.

Я оглянулся, но Дэйн Мечников уже направлялся ко мне. Он крепко пожал мне руку и сразу повел в сторону.

– Привет! – поздоровался он.

– Я бы хотел попрощаться со своими спутниками, – сказал я ему.

– Вы все будете жить рядом, – ответил он. – Идемте.

И вот через два часа после прибытия на Врата у меня появилась комната, сопровождающий и контракт. Я немедленно подписал соглашение, забыв даже его прочитать.

– Вам неинтересно знать, о чем там говорится? – удивленно спросил Мечников.

– Интересно, потом обязательно прочту, – ответил я. На самом деле мне хотелось сказать: «Какая разница?» Если мне не понравятся условия, я могу изменить свои намерения и вернуться на Землю, но пока об этом говорить было слишком рано. Вообще перспектива стать старателем меня ужасно пугала, я не хотел умирать. Мне ненавистна была даже мысль о смерти, мысль о том, что я перестану существовать, и все прекратится, когда я знаю, что остальные будут продолжать жить, заниматься сексом, радоваться, и все это без меня, я не буду принимать в этом участия. Но все же возвращение на шахту вызывало во мне еще большее отвращение.

Мечников подвесил самого себя за петлю на воротнике на стену, чтобы не болтаться и не мешать мне разбирать вещи. Это был рослый бледный человек, не очень разговорчивый и непривлекательной наружности, но по крайней мере он не смеялся над моей неумелостью новичка. Ведь на Вратах почти нулевая гравитация. А я раньше никогда не испытывал низкое тяготение – в Вайоминге это невозможно, поэтому я постоянно ошибался. Когда я что-то сказал об этом, Мечников ответил:

– Привыкнете. Нет ли у вас затяжки марихуаны?