Молнии стелются по земле и воздуху. Горят высокие шатры, как погребальные костры. Моими усилиями военный лагерь превращается в братскую могилу.

Наклоняю вперед корпус и пробегаюсь между охваченными огнем палатками, рассекая поваленных моджахедов. Визгов сразу убавляется. Пошла жатва!

Не знаю, хватит ли меня на целую армию. Но, надеюсь, генералы прекратят маяться дурью в мечети и поднимут войска. Я, как бы, рассчитывал только подготовить прорыв, а дальше уж всем вместе навалиться. Боеприпасы зениток наемники уже израсходовали, сквозь залп минометов — если его запулят — уж пробьются. Не сахарные.

Среди визга горящих мужчин раздается звук, что режет меня по сердцу. Надсадный женский крик, а затем голодное рычание. Совсем рядом. Не отреагировать не могу. Ломлюсь прямо сквозь палатки, разрубая и стаптывая пылающие тряпочные стенки.

Все больше и больше басмачей вылетает наружу и носятся туда-сюда, не понимая, где враг и как он выглядит. Наверху еще не утихли отблески взрывов, и исламские наемники задирают головы, готовые в любой момент юркнуть в укрытие от армады истребителей.

Выскакиваю на одну из огромных площадей, которые басмачи, наверняка, используют для строевой подготовки. Повсюду Гончие. Целую стаю выпустили из стойбища, но вместо того, чтобы вынюхивать врага, «псы» кидаются на басмачей. Вспыхивают драки. Наемники стреляют в демонов, демоны вгрызаются в наемников.

Мда. Вот дебилы. Видимо, впопыхах забыли предварительно натаскать Гончих на запах. У них же мозгов нема. Теперь боевики расплачиваются.

Мимо шлема свистят шальные пули. Не обращаю внимания. Прислушиваюсь.

Крики исходят из шатра. Забегаю и с размаху вбиваю ступню в раззявленную пасть Гончей. С хрустом трескается череп. Демон издыхает. Я мигом забываю про тварь. Потому что передо мной на коленях сама красота.

Пипец красивая девушка просто. Темненькая. Выразительные черные глаза и брови. Почти голая, лишь в лифчике и трусиках. И чего-то вся заплаканная, даже в ложбинке, между полновесными грудями, осталась соляная дорожка.

— Тут небезопасно, — хватаю ее за хрупкие плечи и поднимаю.

Она, вылупив глаза, смотрит на латные перчатки на ее коже:

— Вы шах? — говорит на пушту и сама себе утвердительно кивает. — Вы сам блистательный Мухам-падишах, Серебряное Солнце пустыни!

— Какое солнце? — может не так понял? Язык все-таки для меня тяжелый.

Тут же она падает обратно на колени и целует мне руку.

— Мой господин, — приговаривает она, ласкаясь об ладонь. — Вы весь в серебре! Вы сверкаете ярче луны! Вы мой господин! Вы мое солнце!

— Кхе…кхе, — неловко получилось — приняли за врага. — Вставай и пойдем.

Она послушно вскакивает и виляя голой попкой следует к выходу. Задерживается у кровати, чтобы сорвать простыню и прикрыть голову. Но никак не ягодицы, которыми продолжает вилять. Вздыхаю и окутываю девушку Бригантиной. Еще одна головная боль, но куда ее девать? Гончие схавают и даже не заметят, такая вот худенькая. Хотя дыньки зачетные, хм.

— Держись за мной, — велю, бросив за спину взгляд.

Девушка кивает с ослепительной улыбкой. Окружающие демоны-псы ее нисколько не смущают. Вот так вера! Ладно, дождусь наших и сплавлю ее кому-нибудь.

Я пру прямо на демонов. Вспышки молний стреляют по ним, оплетая и сжигая. Мильфиновые щупальца бьют по горящими мордам, добивая. Блин, демонов тут вовсе не маленькая стая. Правильно ли я понял ситуацию? Может, Гончих никто не выпускал, а они сами вырвались?

Тварей всё больше. Струи молний отшвыривают их прочь, но на передние ряды налегают другие. Клацают вытянутые пасти, горят голодным огнем тупые глаза. Девушка, не выдержав, прижимается к моей спине.

— Господин, — трепещет она всем телом.

Колонны басмачей грохочут по параллельным переулкам. Но они бегут не на меня — нет, они удирают от полчищ разнородных демонов за ними. Ассортимент уже привычный. Тавры, гарпии, Гончие, вараниды. А вот количество как-то не очень. Целый легион смерти. А моего подкрепления всё не видно….

— Сядь на землю, — велю я афганке, не оборачиваясь.

Она сползает по моей спине на колени. Утолщаю ее Бригантину.

— Слушай, я, наверное, должен тебе сказать, — коверкаю пушту по полной. — Никакой я не шах, даже близко.