Эн сосредоточенно смотрела в лицо Амели, красная, как спелая малина:

— Да что же ты несешь? Создатель! Срам один. Ты же сама ничего не знаешь! — она развернулась и решительно зашагала прочь. — Вот как сама замуж пойдешь — тогда я на тебя посмотрю. И посмеюсь. Громче всех смеяться буду!

Юбка на тощей фигуре колыхалась, как большой колокол собора святого Пикары. Казалось, вот-вот раздастся глубокий тягучий звон. Амели с криком кинулась следом:

— Я знаю! Я точно знаю! — она остановила Эн на самом углу улицы, ухватила за руку и заставила повернуться: — Клянусь тебе: с кем судьба сведет — того всем сердцем любить буду. И посмотришь. Самое главное, Амели поднесла палец к губам, — постель. Маркета прямо так и сказала.

Эн усмехнулась:

— Имей в виду: клятвами нельзя разбрасываться. А уж если клялась…

Амели хмыкнула:

— Разве я тебе врала когда?

Эн оттаяла, робко улыбнулась, но тут же ахнула, зажав рот ладонью, и смущенно покраснела. Смотрела во все глаза поверх головы Амели. Та обернулась: в нескольких шагах, у дверей суконной лавки стоял благородный господин, из тех, кого Эн называет «отменный мужчина», и насмешливо смотрел на них пронзительными синими глазами. Создатель, а если он все слышал? Про альков, про клятву? Как же стыдно! Амели краснела, чувствуя, как к щекам приливают волны жара, но не могла отвести взгляд. Тонкие резкие черты, гордая осанка, блестящие черные локоны спадали на богатую отделку кафтана. Она в жизни не видела такого красавца, даже во сне. А теперь стояла, как последняя дура, глазела и боялась, что сердце вот-вот выскочит — так часто оно билось. В горле пересохло, а в животе завязалось узлом. Да что же это такое?

Амели ухватила Эн за руку и бегом ринулась прочь.

Глава 2

Обе сломя голову выбежали на Бочарную улицу. Пробежав какое-то время в густой толпе, наконец, остановились, тяжело дыша. Эн вытаращилась и даже притопнула ногой:

— Ты чего?

Амели жевала щеку, стараясь скрыть неловкость:

— Ничего. Не понравился он мне. Видела, как смотрел? Разве прилично так на девиц смотреть?

Эн хмыкнула:

— Сама будто не смотрела. Чуть на шею к нему не кинулась!

— Перестань! Все ты врешь!

Амели притворно развернулась и пошла, было прочь, но тут же вернулась и потянула Эн за рукав:

— Смотри, смотри!

В толпе покачивался безобразный горбун. Согнутый, длинноносый, с реденькими рыжеватыми волосами, забранными в тонкую косицу. Там, где он ступал, тут же образовывалось пустое пространство — люди сторонились — и на просвет маячил обтянутый коричневым сукном горб, будто земляная вершина пригорка. Некоторые женщины даже отворачивались и осеняли себя знаком спасения.

Амели кивнула на горбуна:

— Он…

Эн пожала плечами:

— А может не он? Будто в городе один горбун. Ты же наверняка не знаешь.

— Знаю. Я его уже видела однажды на мосту Красавиц. Я этот нос ни с чем не перепутаю. Вот чудище…

Эн отошла подальше к стене:

— Ну и пусть себе идет, куда шел. Лишь бы нас не трогал. Тьфу на него!

Амели склонилась к самому уху подруги:

— Говорят, он и есть колдун. А вовсе никакой ни слуга.

Эн рассмеялась и покачала головой:

— Глупости. Бабка Белта говорит, что нет.

Амели отмахнулась и зашагала в сторону Хлебного рынка:

— Твоя бабка давно из ума выжила, вот и сочиняет невесть что. Ее послушать — так там полный замок демонов и прочей нечисти. А вдруг и нет ничего?

Эн выпучила глаза:

— Ее сын, между прочим, ему каждый месяц глину с Красного озера возит. По восемь бочек. И за ворота въезжал. И, уж, наверное, что видел — то и рассказал. Про демонов не знаю. Знаю только, что этот мерзкий горбун в услужении. Он эти проклятые бочки и принимает.

Амели пожала плечами:

— Зачем ему столько глины? Горшки что ли лепит?

— Кто его знает? Может и лепит.

Обе вдруг расхохотались, представив колдуна, которого никогда никто так и не видел, за таким странным занятием. Он непременно представлялся старым и уродливым, с ужасными скрюченными руками.

Амели отмахнулась:

— А ну его! У меня посерьезнее заботы. Я с утра расходную книгу чернилами залила — прибор на столе опрокинула. Хотела посмотреть, сколько мне денег в этот месяц отец положил. Каждый месяц все меньше и меньше, будто мне и не надо совсем.

Эн нахмурилась:

— Зачем?

— У Марты-буфетчицы завезли мускатный орех из Габарда и ваниль с Ваарских островов. Хотела попросить отложить для меня. Сама понимаешь…

Единственное, что могло по-настоящему увлечь Амели — это тесто. Она могла часами умирать от духоты в жаркой кухне у самой печи ради румяного пирога или маленьких пузатых заварных пирожных. То и дело чуть-чуть отодвигать заслонку и наблюдать в пышущую щель, как тесто поднимается и румянится в красных отсветах тлеющих углей. Печево не «доживало» и до вечера — редко не удавалось: лишь отец был недоволен — слишком затратно. Ел и бранился. Говорил, что больше ни лура на баловство не даст. Хоть и получалось лучше, чем у многих. И матушка признавала. Амели даже просила отца попробовать печь на продажу, но он решительно запретил: не к лицу дворянам заниматься торговлей, как бы тяжело не было. Тем более, выполнять работу обслуги. Кухарки! Ну-ну… дворянство лишь на бумажке, зато условности — во всей красе. Ну ладно… Амели всегда нравилось думать, что она не простолюдинка, в то время как Эн — всего лишь дочь галантерейщика. Приятное, но бесполезное превосходство. Теперь не светила ни ваарская ваниль, ни габардский мускат. Месячное довольство тоже не светило.