Шел 1698 год. Восемнадцатилетняя Летиция страшно волновалась перед спектаклем. Нет, свою роль она знала назубок. Но сегодня в театре Друри-Лейн ожидался диковинный гость – 25-летний русский царь, который уже успел взбудоражить всю столицу. Мама сказала, что такой шанс упускать никак нельзя – и сегодня вечером Летиция готовилась блистать в шекспировской «Буре». Не подозревая, что впереди ее ждет собственная буря – малоприятные три месяца, пропитанные тяжелым лондонским дурманом и менее всего похожие на романтичную историю любви.

Темза никогда не замерзала, и Петр, привыкший к крутым московским морозам, никак не мог этому надивиться. Февраль месяц – а река живет, перевозчики снуют в густом влажном тумане среди больших торговых судов. Лондон 1698 года был оживленным, богатым, грязным и дико интересным.

Англия была последним пунктом Великого посольства – пятнадцатимесячного путешествия Петра по Европе. После размеренной Пруссии и провинциальной Голландии могучая Британия ошеломляла. Лондон был самым густонаселенным и многогранным городом из всех, что видел молодой русский царь.

Американский историк Роберт Мэсси так описывает столичную атмосферу: «Узкие переулки загромождали кучи мусора и помоев, которые можно было запросто вываливать из любого окна. Но и на главных улицах царила темнота и духота, потому что из-за жадности застройщиков верхние этажи домов выступали над нижними и нависали над улицей. По этим стигийским болотам пробирались, распихивая друг друга, лондонцы. Здесь случались гигантские уличные заторы. Непрерывные потоки карет и наемных экипажей избороздили проезжую часть улиц глубокими колеями, так что из пассажиров просто душу вытряхивало, и нередко поездка заканчивалась тошнотой, синяками и ссадинами… Лондон не ведал жалости, и его грубые, жестокие развлечения действовали губительно на неокрепшие души. Но при всей грубости Лондон придавал большое значение и изяществу, красоте, культуре» [36] . Вот уж воистину – город контрастов.

Петр хотел окунуться в эту сумасшедшую жизнь с головой, а потому отказался от дворца и поселился в скромном домике на самом берегу Темзы. Царь делил комнату с четырьмя своими спутниками. Впрочем, дома он почти и не бывал – пропадал на Королевских верфях и фабриках, наведывался в мастерские. Заглянул к часовщику купить карманные часы и на целый день застрял там, обучаясь разбирать и заново собирать замысловатый механизм. Один раз нанес официальный визит королю, но и там больше интересовался прибором для измерения скорости ветра, чем беседой с венценосным коллегой. По вечерам Петр шумно развлекался в пабе на улице Грейт-Тауэр, где он познакомился, во-первых, с перцовкой, которая стала его любимым напитком, а во-вторых, с веселым моряком-маркизом Кармартеном. Во время очередного дебоша маркиз в шутку пристыдил Петра, что тот за все время ни разу не заглянул в знаменитые лондонские театры. «Решено! – Царь стукнул по липкому столу мозолистым кулаком. – Веди».

И Кармартен повел Петра в Друри-Лейн, посмотреть выступление Летиции Кросс – восходящей звезды английской сцены.

Эта круглолицая барышня с большими задумчивыми глазами выросла за кулисами – ее мать тоже была актрисой. Едва научившись говорить, Летиция уже выходила на сцену Друри-Лейн. Она была хороша и в сатире, и в драме. Мисс Кросс великолепно пела, украшала свои спектакли талантливыми импровизациями, сочиняла небольшие остроумные пьесы и режиссировала выступления других актеров. К 18 годам Летиция завоевала признание самых строгих столичных критиков и удостоилась портрета кисти придворного живописца, сэра Годфри Кнеллера. Это было необычайной честью, «главный художник Короны» не стал бы тратить свое драгоценное время на какую-нибудь хористку. Он писал королей и герцогинь, а также знаменитостей уровня Исаака Ньютона и Александра Поупа.

В мастерской Кнеллера Летиция заметила неоконченный портрет высокого черноволосого красавца в рыцарских латах и горностаевой мантии. Актриса весьма им заинтересовалась. С тех самых пор Летиция никак не могла выбросить этого рыцаря из головы, и вот сегодня ее герой будет здесь, в зрительном зале! Удачным ли получится спектакль?

Увы, все пошло не так с первой же минуты. В театр явился не рыцарь в мантии, а работяга в замызганном матросском костюме. Его сопровождала орава весельчаков, совсем не похожих на изысканных британских придворных. Кто-то из публики узнал русского царя со свитой. Народ зашевелился, забыл про пьесу, и остаток вечера Летиция обращалась к спинам зрителей. Похоже, что и царя-матроса мало волновало происходящее на сцене. Он вел себя как невоспитанный ребенок: прятался за спины спутников и шикал оттуда на зевак.

Летиция была разочарована и удивилась, когда после спектакля маркиз Кармартен, ее давний знакомый, попросил разрешения представить ей сэра Питера. После разговора с русским царем Летиция переменила свое первоначальное мнение о нем. Энергичный, любознательный – похоже, он умел очаровывать, если хотел. Летиция согласилась встретиться еще раз. Актриса была вся в сомнениях, но маркиз очень рекомендовал сэра Питера, и мама опять же… Так начался самый изматывающий роман в жизни артистки.

Вообще-то Петр был женат. Причем дома его ждала не только скучная супруга Евдокия, но и роковая красотка Анна Монс, в которую он был безумно влюблен. Тем не менее, Петр пригласил Летицию пожить вместе с ним, пока он в Англии, тем более что он как раз переехал из речного домика в загородный особняк, где не так надоедали зеваки.

Летиция быстро пожалела о своем согласии. В особняке творилось нечто несусветное. Дом принадлежал писателю Джону Эвлину, который потратил 45 лет на то, чтобы разбить и вырастить прекрасный сад с лужайкой для игры в шары, с посыпанными гравием дорожками, с живописными рощицами. Как пишет историк Роберт Мэсси, «гости разнесли его дом вдребезги. Полы и ковры в доме до того перемазаны чернилами и засалены, что надо их менять. Из голландских печей вынуты изразцы, из дверей выломаны медные замки… Двадцать картин и портретов продырявлены: они, судя по всему, служили мишенями для стрельбы. От сада ничего не осталось. Соседи рассказали, что русские нашли три тачки (приспособление, тогда еще в России неизвестное) и придумали игру: одного человека, иногда самого царя, сажали в тачку, а другой, разогнавшись, катил его прямо на изгородь…» Английская казна выплатила Эвлину в возмещение убытков приличную сумму – 350 фунтов.