Михаил молча пил чай и впитывал выкладываемую информацию. Видимо, у него был такой вид, что все начали с опаской коситься на своего командира. Войтович, наконец, не выдержал, подошел и сел рядом.

– Михаил Петрович, у тебя все в порядке?

– Нет, у меня все не в порядке, – хрипло ответил тот, слепо уставившись куда-то вперед, – у меня погибли дети. И я не смог их спасти, у меня ни хрена не в порядке!

– Спокойно Миша, спокойно, – Войтович был явно испуган. Радужка атамана прямо на глазах меняла свой цвет. И что еще непонятное, непостижимое уму здорово перепугало старого человека, и он замолк.

– Где пленные?

– Тут рядом в гараже двое, остальные в соседнем доме, там погреб больше. Ждем Складникова и Вязунца для допроса. Эти двое не хотят говорить и, похоже, они из их командиров.

– Не хотят, говоришь, – Михаил, видимо, принял для себя какое-то решение и встал.

– Может, не надо, Михаил? – Войтович отшатнулся, в него уперся ствол поднятого пистолета.

– Сидеть всем здесь, я понятно выражаюсь? – Бойкич осмотрел находящихся рядом людей, а потом быстро вышел из дома. Возле гаража стояли два ополченца, он отстранил обоих и вошел в небольшое здание.

В полутемном помещении он поначалу остановился, подождал, пока глаза не привыкнут к полумраку. Возле дальней стенки сидели двое: один худощавый в армейской цифровом камуфляже, второй высокий и здоровый, одет в «горку». У обеих руки и ноги были связаны пластиковыми лентами.

– Ну что, молчуны, ответить на пару вопросов, не желаете ли? – после долгого молчания спросил охрипшим голосом Бойкич.

– Отсоси, чмо вонючее! – грубо ответить здоровяк.

– Вот как? Тебя, значит, не учили родители хорошим манерам? Ну мы это сейчас быстро исправим.

Михаил подозрительно посмотрел на белобрысую голову грубияна, потом достал нож и порезал куртку на его плече. Там была такая же татуировка, как и у той пары с тропинки. От него также не ускользнуло то обстоятельство, что здоровяк дернулся при виде мелькнувшего рядом с лицом ножа.

– Значит, ты сраный нацик. Бандеровец или змагарь? И у меня теперь совершенно развязаны руки, – последние слова Михаил буквально прорычал. От этого рыка белобрысый еще раз непроизвольно дернулся. Бойкич быстрым движениям разрезал ленту на руках пленного, потом поднял прихваченный с собой топорик, схватил правую руку белобрысого, положил её на деревянный чурбан и резким движением отрубил ему несколько пальцев. Из обрубков фонтаном хлынула кровь. Здоровяк, истошно крича, схватил правую кисть левой рукой и попытался зажать рану.

– Ты еще не знаешь, кто я такой, падла! Я твоя боль и мучение! Я твой ночной кошмар и ужас! Я твоя медленная и мучительная смерть! – звериный рык ушедшего будто в транс атамана сотряс маленькое помещение. Входная дверь резко распахнулась, и внутрь ввалились часовые. Один из них совсем молодой парень потрясенно оглядел окровавленного пленного блондина и только смог выдавить из себя, слегка заикаясь

– Вы что, товарищ командир? Это зачем вы так?

– Выйди отсюда, молокосос, не мешай людям работать! – его старший товарищ, усатый мужик в возрасте взял его за плечи. – Ну а ты думал война – это только стрелялки и прыгалки? Не видишь, допрос идет.

Когда они вышли, уже малость пришедший в себя Бойкич уставился немигающим взглядом на белобрысого нациста.

– Говори быстро, кто вы и откуда, и зачем убиваете моих детей?

– Я никого не убавил! Это они меня заставляли! – истошно завопил пленный и быстро затараторил. – Мы с Подмосковья, когда Армагеддон прошелся по Москве, наша команда была на тренировочных сборах. На базе у генерала, он нас курировал! Наш группенфюрер предложил тому создать новое арийское общество. Я не знаю всех их замуток, я просто всегда был за белую расу! Мы не хотели никого убивать! Брать в свою общину только добровольцев, но люди генерала заставили ловить всех подряд, – блондин буквально плакал от боли, затравленно озираясь. Его голос хрипел. – Этой весной нам приказали готовиться к дальнему рейду, потом повезли сюда. Не убивайте меня, пожалуйста! Я только выполнял приказы! Я не хотел.... Сделайте мне, прошу вас, перевязку, мне плохо…я еще пригожусь… Я не хотел!

Пленный отчаянно зарыдал, кровь все еще текла из обрубленных пальцев, лицо уже начало бледнеть от потери крови. Бойкич обернулся ко второму пленному, мрачно взирающему на пытку.

– Ничего добавить не хочешь? – ответом был стальной блеск в глазах чужого бойца. Ни один мускул не дрогнул на лице этого пленного. Крепкий матерый зверь попался в их сети, но Михаил уже знал, как его сломать. -Ты думаешь, что ты крутой? А вот и зря. Потому что сегодня ты мой, и никто за тебя не заступится, и на помощь не придет, – он обернулся к фашисту. – Ну а ты не жди легкой смерти, убивать я тебя буду страшно. И виноват в этом будет вот этот урод, и он будет помнить об этом до самой своей поганой смерти. Посмотри на виновного в твоей смерти в последний раз.

Бойкич решительно подошел к полке с инструментами и взял в руки бензопилу, слегка качнул ее, в бачке плескануло топливо. Потом он несколько раз дернул шнур. Наконец, пила сыто рыгнула и отозвалась громким рычанием. Не торопясь, он подошел к белобрысому. Тот истошно завопил, в глазах же пленного в армейской цифре явственно заплескался ужас, ломка пошла. Михаил, наконец, решился и взмахнул грохочущей бензопилой наискось. Безумной струей брызнула во все стороны горячая кровь, несколько капель попали на лицо атамана, но большая ее часть залила военного.