Веспасиан, получив вызов командующего, покинул свой лагерь и переправился через брод в самую рань. Всю дорогу его коню приходилось выискивать путь между мертвыми телами, до сих пор устилавшими землю. Среди трупов попадались еще живые люди: некоторые уже впали в беспамятство и лишь невнятно стонали, но были и такие, что в агонии кричали, нервируя и пугая коня. Запах крови пропитал воздух, из-за чего он казался теплее, чем был на самом деле. Когда легат добрался через брод до маленького острова посреди Тамесиса, мертвых тел стало попадаться еще больше. Особенно много их громоздилось перед остатками примитивного заграждения центуриона Макрона. Но худшее случилось напоследок, тогда, когда конь Веспасиана уже преодолел брод и поднимался по склону на невысокий кряж, где разбил свой лагерь командующий.

Дорогу, ведущую к броду, очистили от трупов, и теперь по обе ее стороны громоздилось ужасающее переплетение торсов, рук и ног, успевших за ночь окоченеть и потому торчащих в разные стороны. Да и дальше, за этими придорожными завалами, земля была усеяна тысячами освещенных луной мертвых тел. Веспасиана передернуло при мысли о том, что воздух вокруг него наполнен д'yхами умерших, ожидающих отбытия в мрачное царство теней, где им предстоит провести унылую вечность. Он хорошо знал, что варвары представляют себе загробный мир как беспрерывную череду пьяных пиршеств, но угрюмая суровость смерти не позволяла ему принять подобную точку зрения. Легат многое повидал на своем веку, но на сей раз смерть предстала перед ним в столь чудовищном обличье, что это было едва ли не самым гнетущим зрелищем в его жизни. «Безусловно, – подумал он, – если и есть что-то ужаснее проигранной битвы, то это битва выигранная».

– Командующий примет тебя сейчас, командир.

Веспасиан повернулся к писцу, торопливо отгоняя мысли о смерти, которая, словно черное покрывало, окутывала окружающий мир за пределами шатра. Он проворно нырнул в проем, открывшийся, когда писец услужливо отдернул перед ним льняную завесу. В следующем отсеке он обнаружил еще нескольких писцов, усердно трудившихся, несмотря на позднюю ночь. Они даже не подняли глаз от столов, когда сопровождающий провел Веспасиана к следующему отсеку в дальней части шатра. Легату подумалось, что эти всеведущие чиновники знают, какая участь ему уготована. Правда, он сам тут же внутренне посмеялся над собственными беспочвенными фантазиями: эти люди просто по горло заняты, вот и все. Дежурный писец отдернул еще одну завесу, и Веспасиан ступил в очередную, меньшую по размеру секцию шатра. В дальнем, тускло освещенном углу были видны походная кровать и несколько сундуков. В центре стоял большой стол с изукрашенной лампой посредине: ее желтое пламя трепетало и колебалось. Огромный раб-нубиец мерно обмахивал опахалом двоих сидевших за столом мужчин.

– Веспасиан! – промолвил Нарцисс с приветливой улыбкой. – Рад видеть тебя снова, мой дорогой легат.

Правда, в том, как прозвучало в устах грека последнее слово, Веспасиану послышалось пренебрежение – привычная попытка Нарцисса утвердить свое превосходство. Веспасиан, легат по должности, происходил из сенаторской фамилии, в то время как Нарцисс, простой вольноотпущенник, имел социальный статус ниже, чем любой захудалый бедняк, родившийся римским гражданином. Однако этот вольноотпущенник стал правой рукой самого императора Клавдия и обладал реальной властью, с которой, несмотря на всю его заносчивость и высокомерие, представителям сенаторского сословия приходилось считаться.

– Привет, Нарцисс, – промолвил Веспасиан с вежливым кивком, как приветствуют равных, после чего повернулся к Плавту и отдал ему честь по-военному.

– Ты звал меня, командир?

– Звал. Присаживайся. Я уже послал за вином.

– Спасибо, командир.

Веспасиан опустился на стул напротив собеседников и испытал приятное облегчение от легкого ветерка, навеянного опахалом.

После непродолжительного молчания снова заговорил Нарцисс:

– Насколько мне, как простому чиновнику, вообще возможно понять военные реалии, наша проблема в том, что кампания отнюдь не завершена. – Грек повернулся к командующему. – Полагаю, я имею право на такое суждение теперь, когда Каратак ускользнул из западни… в очередной раз.

Командующий Плавт кивнул:

– Насколько нам известно, это именно так. Несколько тысяч человек успели переправиться через реку прежде, чем мы навязали Каратаку сражение.

Брови Веспасиана на миг удивленно приподнялись: это было не сражение, а безжалостная резня. Но потом он понял, что комментарии командующего предназначены для императорского секретаря, который по прибытии в Рим наверняка представит соответствующий доклад самому императору. И безусловно, лучше доложить о победоносном сражении, чем о простой бойне.

– Конечно, – продолжил Плавт, – Каратак вполне мог оказаться среди тех, кто успел преодолеть брод. Правда, это не имеет особого значения. Что он сможет, имея под рукой всего лишь горстку людей?

Нарцисс нахмурился:

– Терпеть не могу казуистики, командующий, но, по моему скромному разумению, «горстка людей» – это все же малость поменьше, чем несколько тысяч.

– Может быть, – согласился Плавт, пожав плечами, – но при масштабах наших операций это не доставит нам особых забот.

– Значит, я могу доложить императору, что кампания завершена?

Плавт не ответил, бросив на легата быстрый предостерегающий взгляд. Прежде чем беседа возобновилась, вернулся посланный за вином раб. Он аккуратно поставил на стол бронзовый поднос, взял изящный графин и разлил жидкость медового цвета в три серебряных кубка, потом поставил графин на место, повернулся и вышел.

Веспасиан подождал, пока собеседники возьмут кубки, и потянулся за оставшимся. Серебро было прохладным на ощупь, а когда он поднес кубок к губам, его ноздри наполнил насыщенный аромат.