Врачевать, как и готовить, как и шить Леонеллу учила мама — Норина, считая, что в жизни все пригодится. Она была дочерью лекаря, втайне от всех (чтобы не объявили ведьмаком) практиковавшего природное лечение, который и научил своих детей всем премудростям, что знал. Братья Норины не особенно были заинтересованы в лекарстве, а вот дочь с удовольствием впитывала в себя знания, как губка.

Все шесть дочек герцога Плинайо тоже выросли не белоручками, но если другие сестры учились бытовым премудростям из-под палки, считая, что выйдя замуж все хозяйственные вопросы будет решать прислуга, то Лео не пропускала ни одного слова, внутренним чутьем понимая, что чем большее она умеет, тем независимее от обстоятельств становится. И сегодня эти уроки ей пригодились как нельзя кстати.

Перво-наперво она промыла все раны, в которые успела набиться грязь, после чего наложила на больные места компрессы с холодной, наиболее чистой водой. Раны, сначала показавшиеся Лео просто ужасными, после обработки выглядели намного лучше, оказалось, что два рубца только рассекли кожу и лишь один достал до мягких тканей. Скрипнув зубами от досады за свое неосмотрительное возмущение, Лео, поддавшись порыву, когда Матео в очередной раз застонал, погладила его по русым кудрям. Этот жест она переняла у своей мамы Норины, которая считала касания лечебными и учила дочь, что как бы плохо ни было больному, если его погладить, поддержать, станет чуточку легче.

Матео едва приоткрыл глаза и уставился на Леонеллу помутневшим взглядом.

— Прости меня, Тито, я совсем не хотела, чтобы все это случилось… — пролепетала Леонелла, но Матео только отвернулся. У Лео на глаза выступили слезы. «Ну вот, и так отношения были хуже некуда, а теперь он вообще меня возненавидит!» — в отчаянии подумала она, отмахнувшись от вопроса — отчего ей вдруг стало важно мнение придворного шута. Ясное дело, что наказание, которое случилось по её вине, любви Матео к ней не прибавит, но возможно, если её забота поможет ему встать на ноги быстрее, это хоть как-то примирит шута с новой королевой? Даже если он влюблен в короля…

Матео больше не открывал глаз, не смотрел на Лео. Пока она делала ему компрессы, старалась сбить жар, он больше не бредил, но и не просыпался. Спустя два часа жар ушел, раны выглядели сносно, а её лечебная мазь, что делала матушка Леонеллы на основе пчелиного воска и смолы кедра, сняла боль и должна была помочь заживлению. Шепнув своим людям, что и как нужно делать, она отправилась в покои, горячо надеясь, что никто не выдаст её ночные похождения.

И все обошлось. На следующий день Матео, как ни в чем ни бывало, предстал пред ясные очи короля, ни взглядом, ни словом не дав понять, помнит ли он, кто врачевал его в подсобке. И Лео даже была рада этому — она проявила милосердие не для того, чтобы кичиться им, но все равно, невольно приглядывалась к Матео, надеясь найти в нем хоть какие-то зачатки благодарности и симпатии.

Но нет. Матео вел себя всё так же — почтительно-отстраненно. Иной раз, когда думал, что его никто не видит, смеривал герцогиню тяжелым взглядом. Сначала Лео радовалась, что её порыв заботы остался в тайне даже от Матео, но потом она поняла, что он намеренно игнорирует её — ведь она оставила баночку с мазью в подсобке, и шуту не могли не сказать, кому она принадлежит. «Так, по всему выходит, что ему просто плевать на мои извинения и попытки наладить контакт, — горько думала Лео. — Он теперь так и будет думать, что я «шлюха», как и хотел спеть тогда королю, а Абрэмо и не был против — трудно было не догадаться какая рифма последует за словом 'молодуха'».

От воспоминаний Леонеллу снова бросило сначала в жар, а потом по позвонкам пробежал озноб. «Я выхожу замуж. Выхожу замуж за короля. Я буду королевой и женой». Все остальные мысли спутались. Лео отчего-то всегда думала, что выйдет замуж не так… Она видела, что её сестры были не в восторге от своих будущих мужей, и не понимала, что их заставляет соглашаться на предложения вельмож. Муж одной из старших сестёр — Дженевры — так и вообще был старый любитель молодых девушек. Леонелла не раз слышала, как сестра жаловалась матери, что муж изменяет ей с чернавками и поколачивает её, и совсем не понимала, как и зачем это терпеть? Ведь семью создают те, кто если не любят, то хотя бы уважают друг друга и хотят прожить вместе до старости. Так ведь?

А теперь Лео стояла тут, перед входом в зал, вокруг сновали люди, постоянно что-то поправляя, прилаживая ее платье, бросали фразы: «Вы так прекрасны, Ваше Величество!», «Вы бесподобны, Ваше Величество!», а Лео то и дело оборачивалась, потому что никак не могла привыкнуть, что «Величество» — это она.

Это какой-то сон, если не сказать кошмар. Леонелла почувствовала тошноту и одновременно невозможность вдохнуть.

«Вдруг все это какая-то жуткая ошибка? И я еще пожалею об этом? Могла ли я отказаться?»

Был момент, когда отец позвал её в свой кабинет и, поглаживая по руке, спрашивал, даст ли она согласие на предложение короля. Лео понимала, от таких предложений не отказываются. Король принялся за неё очень серьезно, старался понравится изо всех сил, и Леонелла не могла сказать, что он ей противен. Конечно, её приводила в шок его жестокость порой, и она осознавала — они слишком мало знакомы, чтобы можно было говорить о каких-то чувствах. И придворным она совершенно не нравится, особенно менестрелю.