Аркадий ГАЙДАР
ПЕРЕБЕЖЧИКИ
Рассказ
Я только что сел за поданный доброй хозяйкой ломоть горячего хлеба с молоком, как в дверь с шумом ворвался подчасок и крикнул:
– Товарищ командир! Подбираются белые, прямо так по дороге и прут человек двадцать.
Я выскочил. Пост был шагах в сорока, у стены кладбища. Первый взвод уже рассыпался вдоль каменной ограды, и пулеметчик, вдернув ленту, сказал:
– Эк прут! От луны светло, всех дураков тремя очередями снять можно. Разреши, товарищ командир, пропустить пол-ленты...
– Погоди, - ответил я, - тут что-то дело не то. Уж не перебежчики ли это? Смотри, вон все остановились, а двое вперед вышли.
Два человека, отделившись, шли прямо на нас; на полпути они поснимали шапки и подняли их на штыки винтовок.
"Парламентеры от перебежчиков", - решил я окончательно и крикнул:
– Ребята, осторожней с винтовками, не то отпугнете выстрелом!
Парламентеры были рядом, их окликнули.
– Товарищи, - раздался в ответ крик, - товарищи, не стреляйте! Мы свои, мы перебежчики, мы к вам.
Их окружили, расспрашивали быстро, коротко.
– Сколько?
– Восемнадцать! Один раненый.
– Откуда?
– Из четырнадцатого крестьянского.
– Пускай остальные подходят. Винтовки возле той березы побросайте живо...
Оба во весь дух понеслись обратно. Красноармейцы, столпившись кучею, топтались по снегу и с любопытством смотрели, что будет дальше.
– Смотри-ка, тащат что-то!
– Говорили, что раненый.
– Как бы не "максимку", а то как полыснут, вот тебе и будет раненый.
– Не полыснут. Видите, винтовки бросать начинают.
Теперь видно было, как перебежчики, поравнявшись с березой, остановились, разом - подчеркнуто, четко - подняли винтовки и пошвыряли далеко в стороны.
– Эх, вот дурачье-то! Сложили бы на дороге, а то кто за ними подбирать будет?
Подошли. Началась суета.
– Где раненый?
– Давай сюда...
– Стой, занеси в избу, да осторожней, не бревно, чай.
– Давай под голову шинель... или нет, тащи от хозяйки полушубок.
Пришел лекпом и гаркнул басом:
– А ну, выметайтесь, лишние... Что-о?! Посмотреть?! Когда сам пулю получишь, тогда и посмотришь.
Раненый был без сознания.
– Как?
– спросил я лекпома.
– Плох, - покачал головой тот.
– Пробито легкое...
Я вышел на улицу. По дороге встретил комиссара полка.
– Зайдем, - сказал он мне, - сейчас с перебежчиками разговаривать буду.
Зашли. Все разом поднялись.
– Сидите, - сказал комиссар добродушно и удивленно.
– Что я вам, генерал, что ли?
Разговор сначала не завязывался, перебежчики отвечали коротко и односложно, как будто бы боялись лишним необдуманным словом навлечь на себя гнев.
– Так зачем же вы, братцы, перебегали?
– хитро сощурившись, спросил комиссар.
– Служба, что ли, там хуже или хлеба меньше дают? Так и у нас ведь не больно разъешься.
По-видимому, последнее замечание задело кое-кого за живое, потому что несколько голосов ответили горячо, оправдываясь:
– Тут дело не в пайку.
– Нам с ними нет интереса.
– Они за свое, а мы за свое.
– У их офицеры лютые, хуже, чем при режиме.
Завязалась оживленная беседа. Перебежчики расспрашивали и рассказывали сами.
– У них Буденного дюже боятся, говорят, что будто беглый каторжник посадил на коней арестантов и носится.
– Так что же они от каторжника утекают?
– Они говорят, что это только для видимости, как бы заманивают его на Кубань, а там казаки им покажут...
– А кто это раненый у вас?
– спросил я.
– Где его?..
Отвечало сразу несколько голосов:
– Так это же отделенный наш!
– Самый главный во всем этом. Из-за него, можно сказать, перебегли мы. Сам он казак, однако всегда сговаривал нас, чтобы перебежать. Мы всё не решались, наконец сегодня говорит прямо: "Если вы не хотите, перебегу один". Ну, мы согласились, когда уж такое дело, - собрались и пошли под видом разведки. Только-только заставу перешли, откуда ни возьмись, ротный на коне, посты проверял. Взяло его подозрение, какая такая разведка. "А ну, марш по домам!" Мы было заколебались, а отделенный наш возьми вскинь винтовку да как грохнет по офицеру, тот так и тюкнулся.