Но шаг за шагом он начал приходить в себя. Телеги, подводы, походная кухня, распахнутые ворота, оседланные кони, пулеметные двуколки, и вдруг откуда-то шарахнула песня - знакомая, такая близкая и родная.

Ефимка поднял глаза на своего конвоира и улыбнулся.

– Чего смеешься?
– удивился долговязый головастый парень и настороженно приподнял винтовку.

– Хорошо!
– сказал Ефимка и больше ничего не сказал.

– Этто правда, - снисходительно согласился парень.
– Казаков-то из-под Козлова вчера ох как шарахнули!

Вдруг парень отпрянул и вскинул винтовку, потому что Ефимка вскинулся и круто свернул вправо, где стояла кучка командиров.

– Собакин! Чтоб ты пропал!
– громко и радостно выругался Ефимка.

– Ты! Отку-у-уда?
– развел руками Собакин.

– Отту-уда!
– передразнил его Ефимка.
– Наши здесь? Отец здесь? Самойлов здесь?

– Здесь... Все здесь...
– ответил Собакин и, обернувшись к долговязому конвоиру, он насмешливо крикнул: - Да ты что, ворона, винтовку на нас наставил? Смотри, убьешь, кто хоронить будет?

Уже совсем ночью сорок всадников тихо подвигались по дороге, сопровождая телеги с разысканными беженцами.

Несмотря на то что он встал с рассветом и с тех пор почти не сходил с коня, спать Ефимке не хотелось.

Где-то за черными полями разгоралось зарево, и оттуда доносились отголоски орудийных взрывов.

– В Кабакине, - негромко сказал начальник отряда.
– Это четвертый Донецкий полк дерется.

– Так я останусь?
– уже во второй раз спросил у начальника Ефимка.

– Где останешься?

– У вас в отряде, вот где. Конь у меня есть, седло есть, винтовка есть. Отчего мне не остаться!

– Эх, как бабахает!
– приподнимаясь на стременах и прислушиваясь к канонаде, сказал начальник.
– Видно, там крепкое у них затевается дело... Оставайся, - обернулся он к Ефимке и тотчас же приказал: - Давай-ка скажи, чтобы задние подводы не тарахтели, что у них там, ведра, что ли?

Возвращаясь, Ефимка задержался возле первой телеги:

– Ты не спишь, Верка?

– Нет, не сплю, Ефимка.

– Я остаюсь! Завтра прощай, Верка.

Оба замолчали.

– Ты будешь помнить?
– задумчиво спросила Верка.

– Что помнить?

– Все. И как мы лесом, и тропками с ребятами, и как тогда ночью разговаривали. Я так до самой смерти не позабуду.

– Разве позабудешь!

Ефимка сунул руку в карман и вытащил яблоко.

– Возьми, съешь, Верка, это сладкое. Слышишь, как грохают. И это везде, повсюду и грохает и горит.

– И грохает и горит, - повторила Верка.

Выбравшись на бугорок, Ефимка остановился и посмотрел в ту сторону, где полыхало разбитое снарядами Кабакино.

Огромное зарево расстилалось все шире и шире. Оно освещало вершины соседнего леса и тревожно отсвечивало в черной воде спокойной реки.

– Пусть светит!
– вспомнив ночной разговор, задорно сказал Ефимка, показывая рукою на багровый горизонт.

– Пусть!
– горячо согласилась Верка. И, помолчав, она попросила: - Ты, смотри, не уезжай, не попрощавшись. Может, больше и не встретимся.

– Нет, не уеду, - махнул ей рукой Ефимка.

Он дернул повод и мимо телег, мимо молчаливых всадников быстрою рысью помчался доложить начальнику, что его приказание исполнено.

1933

ПРИМЕЧАНИЯ

Рассказ впервые напечатан в сентябре - октябре 1933 года в двух номерах журнала "Пионер". Публикация положила начало многолетнему сотрудничеству Аркадия Гайдара с журналом.

Писатель передал рассказ в редакцию "Пионера", вернувшись в Москву с Дальнего Востока. Как видно из его дневников, в то время он заканчивал повесть "Военная тайна" и одновременно работал над повестью "Синие звезды". По-видимому, рассказ "Пусть светит" писался раньше, еще в 1931 году, когда Аркадий Гайдар пытался продолжить "Школу". Ряд стилистических особенностей и тональность рассказа сближают его с главами этой незавершенной работы. Возможно, он представлял собой фрагмент из продолжения "Школы".

Аркадий Гайдар не включал рассказ в сборники своих произведений. Отдельной книжкой он вышел в 1943 году в Детгизе.

Т.А.Гайдар