— Фотографию, — сказал я. — У вас уже вспотели пальцы.

— Навряд ли, — ответил Панченко и повернул снимок лицевой стороной. Это была увеличенная паспортная фотография все того же мужчины. Здесь он был на несколько лет моложе. Гражданин Леонов также был гладко выбрит, одет в черный костюм, светлую рубашку и однотонный галстук с немодным увесистым узлом.

Именно такому узлу следовало находиться под тяжелым квадратным подбородком. Самоуверенный взгляд сильного, решительного мужчины. И уголки губ, чуть опущенные вниз, отчего все лицо приобретало выражение презрения к объективу фотоаппарата и всем, кто за ним находился.

За те годы, что прошли с момента съемки гражданин Леонов сильно изменился. Но тяжелый подбородок остался, как осталось и скрытое в уголках губ презрение. Полагаю, оно осталось и после удара несколькими тоннами движущегося металла.

— И что скажете, Константин Сергеевич? — Оказывается, голос Панченко мог быть и вкрадчивым. — Узнаете?

Я вернул ему фотографию, прокашлялся и отчетливо проговорил все, что мог ему сообщить, не вызывая при этом дополнительных подозрений. Я сказал:

— То, что этого человека зовут Павел Александрович Леонов, я впервые услышал от вас. Он называл себя просто Паша. Мы познакомились прошлым вечером… Или даже ночью. Вместе выпили. Потом я пошел к себе домой, он — к себе. По крайней мере, мне он сказал, что пойдет домой. Я действительно не помню, что давал ему свои визитки. Это была наша первая и единственная встреча. Точное время нашей встречи и всего последующего также сказать не могу. Помню, что была ночь. Автобусы уже не ходили. Или еще не ходили.

— Это все очень хорошо, — пробормотал Панченко, лихорадочно записывая какие-то слова на листе бумаги. — Это просто чудесно… Вы пошли домой пешком, да?

— Да. Я не пользуюсь своей машиной уже с неделю.

— Потому что сильно пьете, да? Боитесь разбиться на обратном пути из бара? Или из ресторана? Где, кстати, вы выпивали вместе с Леоновым?

Я прикрыл глаза, изображая мучительный процесс напряжения памяти.

— Нет, не помню.

— Константин, вы же вроде как частный детектив, да? — В его устах «вроде» прозвучало издевкой, но мне было не до обид. — Если вы вдруг всучили ему свои визитки… Может, вы предлагали ему свои услуги? Может, он просил вас о помощи в каком-то деле? Может быть, ему угрожали?

Я снова закатил глаза, обхватил голову руками и даже отчаянно замычал.

Негромко, но с чувством. Потом разочарованно покачал головой.

— Вот убейте, не припомню, что он там говорил…

— Если бы здесь был Серега, он бы вам ответил: «Обязательно убьем, если не вспомните», — улыбнулся Панченко. — Ага, а вот, кстати, и он…

Хмурый Серега с шумом ворвался в квартиру.

— Темно уже, а я фонарик забыл дома, — пожаловался он. — Спичками светил, да только ни черта не разглядеть. Надо забирать эту тачку на тщательный осмотр.

— Хорошая идея, — одобрил Панченко. — Но это в следующий раз. — Он закрыл папку. — Время позднее, меня жена заждалась, у младшего сына уроки проверить надо…

— Он не раскололся? — метнул на меня стремительный взгляд Серега.

— Пока держится, — усмехнулся Панченко, поднимаясь с дивана. — Да ты не кати бочки на Константина Сергеевича. У него тоже есть заслуги перед правоохранительными органами.

— Ну-ну, — недоверчиво пробормотал Серега. Моя персона явно не внушала ему доверия.

— У меня даже есть знакомые в Управлении, — не слишком уверенно похвастался я. Вроде того как остановленный гаишником водитель начинает придумывать себе родственников, работающих в госавтоинспекции.

— В вытрезвителе, что ли? — сострил белобрысый и сам же рассмеялся.

— Не в вытрезвителе, дурак, а в отделе кадров, — тихо сказал я, когда дверь за гостями закрылась. — И мне сообщили по секрету, что с завтрашнего дня всех белобрысых идиотов будут увольнять. Ты под номером один в этом списке, Серега.

Впрочем, я забыл про белобрысого уже через минуту. Меня занимало другое. Я встал под душ и стал медленно закручивать кран с горячей водой, пока не перекрыл ее совсем. После этого я выдержал секунд двадцать и с диким воплем выпрыгнул на кафель.

Затем последовали две чашки крепкого кофе. И тогда я попытался вспомнить все — от начала и до конца.

Черта с два. Последовательной цепочки слов и событий у меня не получилось. Так, отдельные эпизоды. Начало и конец каждого тонули в густом тумане. Все равно, что смотришь фильм не целиком, а десять минут из начала, десять минут из середины и десять минут финала. А потом твоей фантазии предоставляется широкий простор для придумывания связей между увиденными кусками. Моя фантазия куда-то отлучилась по делам, и между воскрешенными в памяти эпизодами оставались большие вопросительные знаки. И я ничего не мог с этим поделать.

Все начиналось с фразы:

— Чего уставился, рожа?

Вопрос адресовался мне — Под рожей, как нетрудно догадаться, также подразумевался я. Но в тот момент мне непросто было до такого додуматься. Я сидел за столиком в дальнем углу бара и чувствовал легкое покачивание, словно на прогулочном теплоходе. Топливом для этого теплохода послужили двести граммов водки (охлажденная «кристалловская») и несколько стаканов розового грузинского вина. Не так уж много. Но мне хватило. Я чуть навалился грудью на стол, глупо улыбался и смотрел прямо перед собой. Потому что сил повернуть шею в сторону не было. Да и смысла в поворотах не было. Я все равно не соображал, что именно вижу перед собой. Это и сыграло со мной шутку. Для кого-то смешную, для меня — нет.