Но тут возникла одна маленькая проблема — я не видел больше Филина. И не мог понять, куда же он подевался. Словно провалился под землю. Словно его и не было. Но на самом-то деле он был, и худшим доказательством тому были тела Гарика и милиционера, через которые я только что перешагнул. Пока не время было драматически склоняться над ними, пускать скупую мужскую слезу и шептать слова прощания. Прежде надо было пришить эту сволочь. Напряжение давило на меня, словно стокилограммовый рюкзак за плечами. Мне все больше хотелось не идти, а ползти по-пластунски, вдавить свое тело в землю, врасти в нее, общаясь с миром посредством автомата. Вероятно, таково ощущение войны. И я был на войне. И я едва не нажал на курок, когда навстречу мне выскочили трое милиционеров — с лицами столь же напряженными и страшными, как, вероятно, и у меня самого. Ссутулившиеся так же, как и я. С пальцами, помещенными на спусковые крючки. Мы были словно братья. Правда, не слишком удачливые.

— Не стреляй, свои! — прохрипел первый милиционер, не переставая держать автомат направленным на меня. Я отвечал тем же. — Где он?

— Хер его знает! — ответил я сквозь зубы. — Подстрелил двоих наших… А потом пропал.

— Из-под земли достанем! — пообещал милиционер, оглядываясь кругом и не понимая, куда мог исчезнуть Филин. — Он точно за тебя не рванул?

— Нет, — решительно сказал я. — Он был вот здесь, между нами. Справа — стена, слева — высокий забор. Оглядев и то, и другое, милиционер опускает ствол автомата и чешет в затылке. Это помогает — он начинает остервенело пинать доски забора, пока не находит одну, которая отходит в сторону, открывая проход внутрь. В образовавшейся щели видны облетевшие деревья, сваленные в кучу дрова…

— Займись капитаном, — говорит мне милиционер, после чего ныряет в щель. Двое других следуют за ним, держа автоматы наперевес. Война продолжается. А я бросаюсь назад, к Гарику и тому, другому, неизвестному мне по имени милиционеру. Я стараюсь не думать о том, живы они или мертвы, стараюсь, но у меня это не очень получается — слишком много крови на телах, слишком неподвижны они, слишком бледны лица.

Я хватаю Гарика под мышки и волоку по проулку туда, откуда мы примчались несколько минут назад — охотники, не знающие, что им уготована участь дичи. Я тащу Гарика, и мои пальцы чувствуют какое-то неудобство, что-то твердое ощущается мною поверх тела Гарика. Бронежилет. И я тащу его еще быстрее, обливаясь потом так же, как Гарик обливается кровью. На улице полно народу, ревут моторы машин, в том числе милицейских. Ко мне бросаются на помощь, у меня принимают тело Гарика. Другие люди бросаются по проулку, чтобы вытащить тело милиционера… Я смотрю им вслед, вытираю пот со лба, и чувствую, что смертельно устал. И еще: кажется, я опоздал на поезд.

Я уехал в Москву на два с половиной часа позже, чем первоначально планировал. Мой билет пропал, пришлось покупать место в следующем поезде. И хотя это оказалась верхняя боковая полка в плацкартном вагоне, я согласился и заплатил.

Это был проходящий поезд, он останавливался на городском железнодорожном вокзале лишь на десять минут. Люди в вагоне уже спали, я быстро забрался на свою полку, положил голову на сумку и уставился в грязный пластик багажной полки, нависавшей надо мной, как Филин навис над моей жизнью.

Довольно странно — я уже давно знал о его существовании и о полученном им заказе на мою жизнь, но не испытывал особого страха. До сегодняшнего дня, до того момента, когда я увидел этого человека во плоти, и сомнений больше не осталось: это не дурная шутка, не ошибка и не ночной кошмар. Это реальный убийца, реально нажимающий на курок.

До сегодняшнего дня можно было прикидываться храбрецом, втайне надеясь, что информация неверна, что Филина не существует в природе или что он, испуганный перестрелкой на складе, сбежал из города… Теперь надежд нет. Я видел этого человека, я видел его прищуренные глаза, я видел пистолет в его руке. И то, что он промахнулся сегодня, ничего не меняет. Будет завтра, будет послезавтра. Когда-нибудь он снова вот так встанет передо мной. Мой убийца. Избегать этого события бессмысленно. Нужно просто быть к нему готовым. Что ж, я буду готовым.

Такси было желтым, таксист был русским, на бортах красовалась реклама кока-колы, из радиоприемника доносился самоуверенный голос какого-то негра, исполнявшего хип-хоп с обилием ненормативной лексики. И все равно это был не Нью-Йорк.

Это была процветающая, обновленная, развивающаяся и еще Бог знает какая — Москва. Город напоминал старую выцветшую фотографию, которую наспех подретушировали цветным фломастером на переднем плане и снова повесили на стенку. Фон остался прежним, но это уже никого не волновало.

— На Полянку, — сказал я таксисту, швыряя сумку на заднее сиденье.

— Поехали, — согласился он и включил счетчик. Я никак не мог прийти в себя после поезда и стал дремать, едва прикоснулся спиной к сиденью. Таксист понял это так, что мне скучно, и попытался меня разговорить. Лучше бы он этого не делал.

— Давно в Москве последний раз были? — громко спросил он, перекрывая музыку.

— Угу, — сказал я и снова закрыл глаза.

— Правда, похорошела Москва? — жизнерадостно поинтересовался таксист. — Расцвела просто…

— Ваша фамилия Лужков? — осведомился я, желая подремать и злясь на таксиста за его неуместные разговоры.

— Почему Лужков? — не понял он, но тут же повернул разговор в намеченное русло, — Лужков молодец, да? Храм Христа Спасителя видели?

— На картинке.

Хотите, мимо поедем? Посмотрите…

— Не стоит. И вообще, я атеист.

Таксист явно разочаровался во мне. На Полянке он остановил машину и назвал мне сумму, которая была почти в два раза больше показаний счетчика.

Ну конечно, Москва слезам не верит. Она верит наличным деньгам. Лучше, если они бледно-зеленого цвета.