Пистолет черным глазом смотрел на меня, и я усилием воли сдержал вместе губы. У меня было что спросить, но я подозревал, что мне ответит не Кожухов, а его «ТТ».

Мы вышли из-за стойки бара: сначала я, потом Кожухов с пистолетом в руке. Он не подталкивал меня стволом в спину, и Гоше это явно не понравилось.

— Что-то вы там долго базарили, — сказал он, барабаня пальцами здоровой руки по гипсу, — Что тянуть-то? Все давно понятно…

— У тебя все понятно, — раздраженно ответил Кожухов. — У тебя все просто. Сам поедешь своего пацана у Гиви отбивать или как? Очень просто ты придумал. Гений. Подрывник. Ирландская Республиканская Армия по тебе плачет.

— Кто по мне плачет? — не понял Гоша. — Это вообще была не моя идея, этот пацан сам предложил Гиви подорвать…

— Ну а голова тебе на что? Или только носы ломать ею можно? Отговорить того сопляка нельзя было? — продолжал отчитывать его Кожухов, совершенно не обращая на меня внимания. При всем при этом особой злости в его голосе не было, Кожухов как будто отбывал неизбежную повинность, которая утомляет, но содержит и некоторую скрытую приятность. Короче говоря, Кожухов с удовольствием вернулся из жизни прошлой в жизнь настоящую. Ему нравилось быть Кожаным. Это был его выбор.

— А чего это ты меня тут при этом гаде лечишь? — обиженно уставился на Кожухова Гоша. — Давай его сначала кончим, а потом уже устраивай собрание…

— Мы не будем его кончать, — сказал Кожухов. — Это нормальный парень.

Он меня предупредил насчет Гиви и еще насчет кое-кого. Так что пусть гуляет.

— Вот еще фокусы! — возмутился Гоша. — Я, блин, уже в тот бар прийти нормально не могу — сразу натыкаюсь на этого типа, и начинается!

— Все в порядке, — сказал я — Больше меня там не будет. Обещаю.

— Правильно, — сказал Кожухов. — Это правильно. Вам лучше не пересекаться. Целее будете. Оба.

— Я если тебя там хоть раз увижу, — грозно сказал Гоша и показал мне кулак, в котором четыре пальца из пяти были украшены перстнями. — Ох, что я с тобой сделаю!

— Представляю, — я медленно отступал к дверям, — и понимаю. Между прочим, журнал «Здоровье» не рекомендует постоянно носить перстни.

Способствует развитию нефрита.

— Развитию чего? — нахмурился Гоша, разглядывая свои пальцы. — Какого такого нефрита? Что еще за херня?

— Точно не скажу, — я локтем отодвинул официанта в сторону, — но хорошее дело нефритом не назовут. — И я кинулся вверх по лестнице, не особенно надеясь на длительное действие посетившего Гошу приступа милосердия. Пробежав ступенек десять, я уперся в железную дверь, закрытую на засов. Пока я с ним справлялся, я еще слышал доносившиеся снизу, из бара голоса.

— Кожаный, — кажется, это говорил Сыч. — А что это он тут толкал насчет какого-то Николая Николаевича? Что это за кадр? Крутой?

— Забудь, — посоветовал Кожухов. — Это все прошлые дела и… Но тут все перекрыл отчаянный вопль Гоши:

— Кто-нибудь скажет мне, что за херня этот нефрит?!

Я откинул засов, толкнул дверь плечом и вывалился на улицу, глотая свежий воздух и быстро удаляясь от бара «Золотая антилопа». Не самое приятное место. Не самые приятные люди. Хорошо, что мы больше не будем пересекаться. Так я думал тогда. Напрасно.

Перед самой гостиницей я едва не въехал левым крылом в замешкавшийся на перекрестке грузовик. Мурашки весело взбежали вверх по позвоночнику, и я подумал, что еще пара дней в таком духе, и у меня тоже, как у Кожухова, начнется нервный тик. Я вышел из лифта, расстегивая на ходу плащ, когда услышал:

— Это вы из пятьсот тринадцатого номера?

Дежурная по этажу выглядывала из-за своей конторки.

Я кивнул.

— Вас тут гость дожидается уже с час, наверное.

— Гость? — Я посмотрел вправо, потом влево: коридор был пуст. — Какой гость? Где он?

— А разве его нет? — удивленно проговорила дежурная. — Вот же, только сейчас его видела… Непонятно. Он уже давно вас дожидался. Может, ушел?

— Хм, — сказал я. Как-то мне стало не по себе. Что еще за гости в девять часов вечера? Гарик обещал только звонить, а больше, пожалуй, никто и не знает про мое убежище. Получается… Очень плохо получается…

— Даже не знаю, куда он мог подеваться, — продолжала сокрушаться дежурная. — Приятный такой молодой человек, все время улыбался… Это уже совершенно точно не Гарик.

— Ладно, — сказал я дежурной. — Переживем как-нибудь. И я медленно пошел по коридору к двери своего номера. Я шел по краю ковровой дорожки, там, где паркет под ней не скрипел. И я положил правую руку в карман, на рукоять пистолета.

Пятьсот девять. Пятьсот одиннадцать. Пятьсот тринадцать. Я остановился.

Забавно. Коридор освещался двумя светильниками — один висел под потолком над конторкой дежурной, а второй — в противоположном конце коридора, на уровне пятьсот двадцать восьмого или пятьсот тридцатого номера. Мой номер находился примерно посередине, и это была довольно сумеречная территория. Я осторожно присел на корточки, потом уперся ладонями в пол и вытянул ноги, будто собираясь начать отжимания. В щели под дверью моего номера метался свет.