Сейчас мы приступили к самому объемному скоплению железного лома. Оно расположено крайне неудобно, вдоль береговой линии. Сюда когда-то как будто бульдозером сгребли и старые механизмы, и обгоревшие стены построек, и многочисленные бочки. Берег крутой, тащить все приходится вверх по склону. Здесь, похоже, мы и встретим окончание экспедиции…

Прощальным приветом суетного дня на тускнеющем небосводе повисли легкими росчерками перышки облачков. Притихли горные громады, кутаясь во тьму, засыпая под протяжную колыбельную озябшей круглой луны. Песнь слышна в завывании ветра, в сонном бормотании океана.

Любопытные звездочки приникли к замочным скважинам; одним глазком они подглядывают вниз, любуются…

Фото: Карп Ермаченков

Снежная королева крутит волшебный калейдоскоп, светит колдовским фонариком, посылая во все края непреложную весть – зима скоро! – и завевается-завивается небесной поземкой северное сияние.

невольно всплыли в голове пушкинские строчки. Припомнился красочный разворот детской книжки: глубокая синяя вода, белые барашки на волнах, голубое небо…

Шальной ветер-сказочник обещал веселую сказку с самого рассвета: буянил, гудел, бился в старые стены. Сквозь сон слышится скороговорка дежурного в соседней комнате – по рации передают сводку. Я даже не вслушиваюсь – слоисто-кучевые… видимость… и цифры-цифры-цифры – метеомантра действует на меня гипнотизирующе.

Павел, однако, выудил главное:

– Порывы до двадцати пяти… Еще немного – и на завтрак рискуем не добраться…

Стоило выйти на улицу – ветрище рванулся, принялся обниматься, трясти за плечи, вышибать слезу, словно подгулявший знакомец.

пенные валы обычно виднеются вдалеке, за цепью островов. Сейчас ветер дует от берега – и вся бухта в белой кипени. А вот стихотворного кораблика нет – «Михаил Сомов» ушел давненько, а "Профессор Молчанов" выйдет за нами, согласно последним данным, только двадцатого октября.

После завтрака ветер утих. А когда мы хорошенько разогрелись, вытаскивая ржавое железо из переплетения бетона, обугленных толстенных балок и камней, и вовсе прекратился. Яркое солнце бликует, отражается от морской глади, ласкает обросшее лицо.

Благодать!

Потянуло на образность. Длиннющий вездеходный трак уполовиненным знаком бесконечности оплел бочки, скрылся в земле. Словно сытый змей, охраняющий свои сокровища… Оборачиваюсь. Товарищи снуют среди торчащих балок, раскачивают ломами, выламывают листы железа, выдирают бочки. Красные шапки то появляются над косогором, то пропадают.

«Точно – как гномы в сокровищнице дракона Смауга. И бочкам в «Хоббите…» тоже место нашлось…»

Выкатываю последнюю, сгнившую уже наполовину, ржавую бочку из полосы прибоя. Крохотулечный – меньше двух метров – галечный пляжик посреди обломков черного сланца очищен. Бросаю под пятую точку рабочие перчатки, опускаюсь, приваливаюсь спиной к камню…

Волна накатывает, отступает, шелестит. Солнце греет… Шуршат над головой сухие листья пальмы, слегка раскачивается гамак в теплом океанском бризе, щекочет ноздри терпкий запах пина колады… Стоп-стоп! Какие пальмы? Какая, на хрен, пина колада? Не спать!

Встряхиваюсь, встаю. На ровный участок из береговых камней уже вытащено немало бочек. Нужно катить их к точке сбора. Оглядываю приглянувшийся пляж.

«Ну вот, теперь у нас свое Майами появился… – слышу хмыканье Паши сверху. – Эдак мы здесь и загорим…»

Здорово будет сюда после обеда прийти, с книжкой…

Начинаем катать бочки – до обеда еще есть время. А вот потом можно и позагорать…

Майами не получился. Ветер всего лишь взял паузу на размышление. Подумал-подумал, поменял направление и принялся задувать с новой силой. Переодевшись и натянув капюшон, спешу на обед. Ветер-хулиган бежит сзади, отвешивает пинка пониже спины:

«Майами?.. Пина колада?.. Чеши давай, писатель… Борщ стынет».

Коты на станции когда-то жили. В памяти сотрудников остался кот по имени Пух. Как и полагается кошачьим, Пух жил сам по себе (на чердаке) и ходил куда ему вздумается – для него даже форточка в кухне всегда оставалось приоткрытой.

Рыбы на станции хватает, и проблем с питанием не возникало. Героический характер кота проявился неожиданно: соседские псы пришли на разборку с местными. Рычание, грызня, обиженный скулеж… Вдруг из ниоткуда выскочил облезлый всклокоченный Пух. Хвост трубой, глаза вытаращены – старый кот бесстрашно вступился за своих, и неприятель бесславно отступил.