– Отпустите меня, – едва слышно прошептала растерявшаяся Лантея, – пожалуйста.

– Ишь чего захотела! – воскликнули сразу несколько баб.

– Ты коня нашего увести думала, а мы тебя простить должны?!

– Да давайте выпорем ее до костей, делов-то! – послышалось предложение с задних рядов.

Девушка вздрогнула. Ее ожоги все еще чудовищно ныли, и новой боли она бы просто не вынесла.

– Не надо, я прошу вас…

Кажется, в тот момент она была готова молить.

К конюшне подтягивалось все больше и больше людей. Любопытный народ заглядывал в распахнутые ворота и громко обсуждал происходившее на их глазах. Темноту ночи разогнали факелами, фонарями и свечками. Каждый норовил получше разглядеть пойманную конокрадку.

– А вон она вся избитая какая! Харю-то кто-то ей уже подкрасил! Видать, за дело!

– Значит, не впервой ворует! А таких только петля висельная исправит!

Вперед сквозь толпу протиснулся совсем молодой жрец в потертом черном одеянии, наспех надетом:

– Не зверствуйте, люди! Залмар учил, что наказание должно быть соразмерно преступлению!

На мгновение в Лантее зародилась надежда. Эти верующие могли послушаться храмового служителя. Все же девушка так и не украла лошадь, а значит, и обвинять ее можно было лишь в намерении. Однако стоило жрецу продолжить говорить, как все ее ожидания развеялись.

– Нужно поступить, как велит закон Владыки. Не лупить плетями, а руки отрубить, дабы неповадно было тянуть их к чужому добру! – патетически закончил служитель.

По рядам крестьян пронеслись довольные возгласы. Такое наказание их тоже устраивало. Ведь главное, чтобы было зрелище, да чем кровавее, тем забавнее. В их безрадостной жизни лучше не было развлечения, чем пасмурным утром сходить на площадь и посмотреть, как живому человеку отрубают руки. И сразу на душе у них становилось легче, ведь кому-то совсем рядом было гораздо хуже и тяжелее. И работа уже казалась приятнее, лавка – мягче, а мед – слаще, потому что в голове у них была лишь одна мысль – «У меня есть кусок хлеба и сильные руки, а у него от жизни остались только культи». А милосердию и помощи ближним здесь не было места, как и слабости.

– Простите, простите меня, люди! – не своим голосом закричала Лантея, когда крепкие мужские ладони схватили ее под локти и потащили к выходу с конюшни.

– В колодки ее!

– Залмарова немилость падет на головы всех грешников!

Толпа скандировала свою волю, потрясая зажатыми кулаками. В сторону девушки летели плевки, брань и пинки, пока ее, упиравшуюся и вырывавшуюся, вели по живому коридору. Каждая баба норовила посильнее дернуть конокрадку за волосы или побольнее ущипнуть за покрытую синяками кожу. Дети счастливо лопотали, повторяя выкрики родителей и хлопали в ладоши, воспринимая происходящее как часть какого-то торжества.

Улица перед сараем была заполнена галдящими людьми. В домах горел свет, из окон высовывались заспанные лица крестьян, провожавших преступницу презрительными взглядами. Вскоре подоспели и стражники, совершавшие ночной обход в застенном районе. Они забрали Лантею у толпы и заковали ее в тяжелые металлические кандалы. Пока конокрадку вели к небольшой рыночной площади предместий, где располагалось лобное место и караульный дом, то десятки проклятий обрушились на голову чужачки, а кто-то даже кинул в нее несколько яиц.

– Воровка бессовестная! Утром отрубим тебе руки!

– Конокрадам и ворам неча шляться по дворам! – протянул чей-то нетрезвый голос.

Девушку вели через все предместья, босиком по узким размытым улицам, и никто не слушал ее мольбы, никого не разжалобили ее слезы. Потому что эти люди точно так же, как и Лантея, просто хотели выжить в жестоком мире. И защищали то, что было заработано их непосильным трудом.

***

Как только за профессором захлопнулись ворота конюшни, он молча и быстро пересек пустынный задний двор и углубился в заросли люпинов. Раздраженно сминая сапогами сочные стебли растений, Ашарх уходил все дальше от предместий, намереваясь добраться до ближайшего леса или рощицы и заночевать там после долгого и тяжелого дня. Пусть с Лантеей он и провел совсем немного времени, но уходить было нелегко. И главной причиной этому было страстное желание заставить девушку раскрыть тайну ее родины и магии.

Аш чувствовал себя старым дворовым псом, перед которым издевательски поводили куском хорошего свежего мяса, а после отобрали. За годы, проведенные на посту преподавателя в академии, профессор научился определять ценность и значимость информации с одного взгляда. Как опытный исследователь, работавший над созданием далеко не одной монографии, он легко понимал, что могло стать основой для целого собрания научных трудов, а что не представляло особенной ценности.

Так, Лантея была ключом, который мог приоткрыть дверь в другой мир – мир неисследованных знаний, способных принести славу тому, кто им обладает. Она пользовалась магией, недоступной никому из известных на материке рас. Ее говор, странная бледность и незнание законов этого мира – все это в совокупности утверждало Ашарха в мысли, что где-то существовал целый народ или племя подобных Лантее созданий. И им как-то удавалось неисчислимое количество веков скрываться от всего мира. Логичных объяснений этому факту профессор не находил.

В его голове каждую секунду всплывали отрывки из учебников, энциклопедий, летописей и личных дневников, где легенды и исторические справки смешивались в единую консистенцию неприглядного вида. Аш вспоминал рассказы о жутких тварях, бардовские баллады об исчезнувших богах и страшные сказки, которыми старухи в деревнях пугали малышей перед сном. И профессора чудовищно раздражала эта загадка, которую он никак не мог для себя обосновать.

Более того, теперь, когда Лантея откровенно отказалась что-либо говорить о себе и попросила Ашарха идти своей дорогой, то мужчина терзался обидой. Мечты о всемирном признании его научных исследований и изданном сборнике монографий о таинственном народе таяли на глазах. И чем дальше профессор отходил от предместий, тем тяжелее на душе у него становилось. Он слишком легко позволил такой драгоценной добыче выскользнуть из рук. Быть может, это был шанс всей его жизни, а он его упустил. Но постепенно даже все эти сладкие фантазии о славе и деньгах потеснились перед более суровым конкурентом: вся безвыходность ситуации, в которой Аш оказался, нелегким грузом опустилась на его плечи вместе с вечерней прохладой.