Тут же всплыли воспоминания далекого детства, как всегда, отрывочные и частично смазанные. Редкие теплые воспоминания из того времени ему подарила мать, единственный человек, который хоть немного его понимал, от которого он всегда ощущал тепло и любовь. На самом деле он плохо помнил, как она выглядела, какой у нее был голос – но зато он никогда не забудет ее запах, теплый, нежный аромат лаванды и корицы. Еще он помнил, что она была все время грустной и часто плакала. Теперь-то он понимал, что это из-за его отца, и что-то поменять он все равно был не в силах, но тогда, будучи добрым ребенком, он старался ее успокоить, мастерил ей подарки из металлических пластин и кусочков дерева. И лишь одна вещь осталась у Кевара от матери до сегодняшнего дня и хранилась в потайном сейфе на его личном безднолете. На его четвертый день рождения мать подарила ему маленькую белую шкатулку из кости дракона бездны, с тонкой работы рисунком, изображающим герб рода ее отца, оборвавшегося на ней же – ветвь вереска, оплетенная тонкой цепочкой.

Всплыли новые воспоминания. Ему пять лет. Они с семьей на охоте в угодьях близ резиденции на Варке: Кевар, средний брат Кррик, мать и отец. Старший брат Рор тогда уже уехал учиться в школу-интернат, куда потом отправились и младшие. На белогривых трехголовых жеребцах, гордости семейства Аргомантисов, неторопливо едут мать и отец, они вновь ссорятся. Щеки отца красны от гнева, мать, наоборот, бледна, но еще не плачет. Про детей они уже и забыли в своих спорах, и они плетутся сзади на крошечных пони. Кевар уже привык к извечной войне между родителями, но он всегда чувствует где-то в глубине, как страх холодными пальцами сжимает его маленькое детское сердце. Он широко открытыми глазами смотрит снизу вверх на мать, и ему очень хочется как-то защитить ее, ударить маленьким кулаком отца, остановить его – только чтобы он не кричал на мать. Потом переводит взгляд на брата – тот с благоговением уставился на отца, в его глазах читается восторженное почтение, мол, так и надо с ними, с женщинами, поставь ее на место, папа. Кевар хочет ударить теперь и брата, да посильнее, чтобы он никогда больше не поддерживал отца. Но он этого не сделает – он добрый и тихий мальчик, который боится темноты и монстров, что непременно должны прятаться под его кроватью. И он молчит, только тихонько, пока никто не видит, плачет от безысходности.

Та поездка закончилась трагично. Кевар так и не смог вспомнить, что же в действительности тогда произошло, вероятно, мать действительно в запале ссоры пришпорила коня чуть сильнее, чем нужно, и жеребец вместе с ней сорвался с обрыва в Синюю Пропасть. В любом случае, в его глазах и тогда, и сейчас, в ее смерти был виноват отец.

Тогда у него случился первый серьезный провал в памяти – следующее осознанное воспоминание было уже с похорон матери. Кевар помнил чувство опустошения и отстраненности, и еще жуткий страх. Вот, собственно, и все. На этом фактически и закончилось его детство. Отец, и раньше не особо баловавший своим вниманием младшего сына, тощего, бледного и по-девичьи слабого, с тех пор и вовсе перестал смотреть в его сторону. Кевар был похож на мать, такой же светловолосый и сероглазый, с такими же узкими скулами, и, вероятно, Рор не хотел больше видеть сына, чтобы он не напоминал ему покойную жену.

В интернат его отправили на три года раньше положенного – одновременно с Крриком. Впрочем, для Кевара это не было печалью – он мог наконец-то вырваться из гнетущей атмосферы мрачных и помпезных поместий Аргомантисов, где он жил в вечном страхе перед гневом отца. Кроме того, это не было и проблемой – лет в семь стало очевидно, что, хоть младший лорд и не блещет, в отличие от отца и старших братьев, силой и красотой, но в уме, смекалке и находчивости он давал фору и среднему брату, да и старший во время редких визитов в отцовский дом не раз попадался в хитроумные ловушки Кевара.

Так что с десяти лет он начал самостоятельную жизнь, где уже без каких-либо серьезных ограничений начал проявляться его своенравный характер и всеобъемлющее любопытство. При том, что он продолжал оставаться все тем же учтивым и добрым мальчиком, он сразу поставил себя в мальчишеском коллективе, где все были старше его на несколько лет, таким образом, что никому и в голову не приходило даже пытаться его шпынять. Он участвовал во всех играх и шалостях, а в большинстве даже выступал заводилой, так что благодаря его богатой фантазии и неуемной энергии в интернате постоянно нарушалась дисциплина. Ребята ночами выбирались за территорию школы и играли в заброшенных зданиях, которых в округе было немало из-за прошедшей пару десятилетий назад очередной войны. Они поджигали журналы с оценками и устраивали ловушки для преподавателей. Регулярно устраивались шутливые поединки, которые нередко заканчивались серьезными увечьями.

Кроме того, в интернате он познакомился со своим единственным действительно близким другом – генералом Фаэтоном Савоне. Вернее, тогда будущий генерал еще был молодым выпускником столичного университета, решившим пару лет позаниматься преподаванием и воспитанием детей подальше от Стольного Астероида. Возможно, именно навыки и сноровка, которые он получил за время общения с сорванцами, помогли ему через много лет стать кумиром и беспрекословным авторитетом среди солдат. Кевар не знал, что заставило Фаэтона уйти в армию и сделать там головокружительную карьеру, но тогда, в детстве, очень скучал по другу. Они с самого начала как-то очень прониклись друг другом, и старший товарищ учил маленького лорда всевозможным полезным наукам, начиная с истории и географии и заканчивая самообороной. Потом, через много лет разлуки, генерал Савоне без объяснения каких-либо причин забрал тогда еще младшего лейтенанта Аргомантиса из штаба армии за дальней линией тыла в свой легендарный отряд специального назначения, но сейчас Кевару было очень сложно что-то вспомнить из военного периода жизни – сплошь пробелы в памяти.

А во время его жизни в интернате провалы повторялись всего пару раз, так что он решил забыть об этой своей болезни, и она почти не напоминала о себе до самой войны.

Война… Память Кевара не захотела дальше мучать себя и его, и позволила ему забыться легкой дневной полудремой.

Омбро уже много лет назад поняла, что единственное время суток, комфортное для нее – это ночь. Днем ей приходилось прятаться как можно дальше и глубже, чтобы оставаться невидимой, незаметной. Искусственного солнца, как на псевдопланетах вроде Стольного Астероида, она не видела давным-давно, и ее это вполне устраивало – их излишне стерильный свет напоминал ей освещение больничных палат. Солнце на настоящих планетах – другое дело, их ей за время странствий в последние годы все же доводилось видеть немало. Но, тем не менее, комфортно она себя чувствовала только ночью, когда на небе можно увидеть звезды, и, конечно, на борту кораблей. Вот и на этот раз она решила отсидеться днем и начать действовать ближе к темноте, когда солнце уже почти потухло на небосклоне.

Королевский дворец располагался севернее Аристократического Полумесяца, на полюсе Стольного Астероида. Величественное, многобашенное здание с арочными воздушными переходами, острыми шпилями и куполами-луковицами вырастало прямо из глубин озера Пунги. Защитный энергетический колпак, закрывающий дворец, позволил сохранить его в первозданном виде, он ни разу не был разрушен, так что это было не только самое высокое, но и самое древнее здание во всей столице. Попасть во дворец можно было лишь по узкому длинному мосту, идущему по поверхности озера с севера от холма-полумесяца. Переправа представляла собой широкий прозрачный тоннель, образованный силовым полем.