– Алексеич, от твоих слов сильно отдает монархией.

– Да. Я заявляю, что кухарка не может управлять государством, но и право управления по крови - тоже недопустимо. А вот когда кухарка пойдет учиться управлению и если она научится чему-нибудь... Если найдется достаточно желающих доверить ей управление страной, тогда пожалуйста. Только нужно уметь отвечать за последствия своего выбора.

– Я согласен с Алексеичем, - сказал Мухин.
– Ведь никто толком так и не сформулировал определение демократии.

– Демократия - это форма общественного строя, в котором свобода одного человека ограничивается свободой другого, - сказал Лукошкин.

– Да, - согласился Мухин.
– Но это определение больше претендует на лозунг.

– Почему?

– Оно неточно, даже аморфно. Это то же самое, что и заявление: все металлы электропроводны. С этим никто не спорит, но вода тоже электропроводна.

Однако от этого она не стала металлом.

– Не все то золото, что с воза упало, - сказал Чуев.

– Вот! Это очень точно. Именно об этом я и говорю. Конечно, замечательно, когда человек свободен в поступках ровно настолько, чтобы не мешать другому, но как определить эту грань?

– По-моему, ты заблудился в своих мыслях, - сказал Чуев, доставая из бумажного пакета пирожное.

– Ничего подобного, - возразил Мухин.
– Представим свободу человека в виде окружности. Берем циркуль и чертим две наползающие друг на друга окружности. Налицо конфликт свобод граждан. Теперь попробуем определить, где ограничивается свобода каждого. У нас три варианта. Первое: через точки пересечения окружностей проводим прямую. Тем самым мы ограничиваем свободу каждого. Второе: мы определяем зону интересов в момент их столкновения. То есть кто первый, тот и прав. Тем самым одна окружность занимает часть другой. И третье: ограничиваем свободу каждого началом интересов контрагента, создавая тем самым некоторую зону отчуждения.

– Конечно же, первое, - сказал Лукошкин.
– Правило "кто первый встал, того и тапки" здесь не сработает.

– Но окружности бывают разных размеров, - заметил Мухин.

– Если я тоньше, мне что, меньше есть надо?
– спросил Лукошкин.
– Нет. Так дело не пойдет. Каждому предоставляются равные права и свободы. Поэтому разграничение определяется правилом.

– Значит, нам нужен свод правил, - сказал Мухин.
– А свод правил - это уже не та демократия. Свобода каждого ограничивается не свободой другого, а определением, то есть законом. Закон принимают представители, а не каждый гражданин в отдельности. То есть вероятность того, что закон не соответствует волеизъявлению народа, а всего лишь желание избранных, которые руководствуются своими интересами, достаточно велика.

– Константин, какое твое мнение?
– спросил Лобачевский.

– Утопия.

Лобачевский немного улыбнулся и чуть развел руки в стороны.

– И он прав.

– С другой стороны, я согласен с Черчиллем, - сказал Мухин.
– Кажется, это он сказал: "Демократия - это дрянная система, но ничего лучшего люди еще не придумали".

– С этим сложно спорить, - согласился Чуев, - да и не хочется. Но если я правильно тебя понял, ты просто предлагаешь называть вещи своими именами, а не прятаться за красивые фразы, смысл которых не соответствует действительности. В этом я тебя поддерживаю.

– Костя, мы здесь давно сидим, что там, на улице?
– вдруг спросил Лукошкин.

– Весь город упивается в полном смысле слова "пить". Как будто бы винные склады открыли и бочки выкатили на улицу.

– Классическая схема, - сказал Лобачевский.
– От того, как предсказуемо развивается ситуация, даже страшно становится.

– Как работа начинается с перекура, - заметил пьяный Богатырев, - так и новая власть начинается с банкета.

– Начнется все с поисков виноватого, - сказал Лобачевский.
– Как всегда это будут евреи. Моисей, ты готов?

– Я не еврей, - ответил Чуев и откусил пирожное.

– Как это?
– удивился Лобачевский.
– Ты же Моисей. И не докажешь ты ничего. Не успеешь. Так что, батенька, ты еврей. Смирись с этим.

– Мукин и Штырев, конечно же, болтуны, - сказал Лукошкин, - но... они же цивилизованные люди. Образованные и воспитанные.

– Моисей, давай взорвем че-нить на хрен, - сказал пьяный Богатырев.

– Подожди, - ответил Чуев, как бы остановив Богатырева ладонью левой руки.

– Да их никто и не спросит, - улыбнулся Лобачевский.
– Их поставят перед фактом, что охлос требует жертву. Если никто не виноват, никого не накажут, значит, все останется, как и прежде. Ничего не изменится. Тогда зачем было все это затевать? Так что им просто придется кого-нибудь убить.

– Но ведь крикуны не единственная партия в стране, - заметил Лукошкин.
– Теперь, когда нет тотального контроля, партий станет еще больше. В конце концов найдутся люди, которые покажут, насколько абсурдны идеи крикунов.

– Именно потому, что однажды вдруг все стало можно, и начнется настоящая грызня, которая непременно перерастет в бойню.

– Господа. Вы слишком сильно сгущаете краски, - сказал Лукошкин. Всегда найдутся умные люди, которые понимают, что разрешение споров, пусть политических, с помощью кровопролития недопустимо.