– Право же, – сказал я другу, – пойдемте туда, где можно посмотреть на настоящих игроков, отъявленных мерзавцев, раздавленных нищетой, безо всей этой фальшивой позолоты. Давайте пойдем куда-нибудь подальше от модного Фраскати – туда, куда без возражений пустят человека в поношенном пальто или вовсе без пальто, даже поношенного.

– Хорошо, – сказал мой друг. – Если вы желаете себе подобной компании, нам даже не обязательно покидать окрестности Пале-Рояль. Вот такое заведение, прямо перед нами, – по слухам, здесь собираются самые отъявленные мерзавцы: вы увидите все, что хотели.

Еще минута – и мы очутились у дверей и вошли в дом, заднюю стену которого вы изобразили на рисунке.

Мы поднялись по лестнице и оставили шляпы и трости у привратника, после чего нас допустили в главную игорную залу. Там было не очень многолюдно. Но пусть совсем мало голов поднялось, чтобы поглазеть на нас, когда мы вошли, сразу стало ясно: здесь собрались типичные представители всех слоев общества – причем до ужаса подлинные.

Мы пришли поглядеть на мерзавцев, но эти люди были хуже чем мерзавцы. У всякого мерзавца есть комическая сторона, более или менее заметная, а здесь не было ничего, кроме трагедии – немой, роковой трагедии. Царившая в зале тишина была кошмарна. Тощий, изможденный, длинноволосый молодой человек, чьи запавшие глаза пристально наблюдали за переворачиванием карт, хранил молчание; грязный морщинистый старик с глазами стервятника и в заштопанном сюртуке, потерявший последнее су, но до сих пор отчаянно следивший за игрой, хотя уже не мог в ней участвовать, хранил молчание. Даже голос крупье звучал в атмосфере залы отчего-то глухо и как-то придушенно. Я пришел туда посмеяться, но открывшееся мне зрелище было достойно слез. Вскоре я почувствовал приближение сокрушительного упадка духа и понял, что нужно спасаться и найти способ взвинтить себе нервы. К несчастью, способ нашелся самый простой – сесть за стол и вступить в игру. И еще более к несчастью, как покажет дальнейший ход событий, я стал выигрывать – и выигрывал чудовищные, неимоверные суммы, и деньги текли ко мне настолько быстро, что завсегдатаи игорного дома столпились вокруг меня, суеверно глядели на мои ставки алчными глазами и шептали друг другу, что этот незнакомый англичанин сейчас сорвет банк.

Мы играли в «Rouge et Noir» – «Красное и Черное». Я играл в эту игру во всех европейских городах, однако не взял на себя труда изучить теорию случайностей – этот философский камень любого игрока! Впрочем, я никогда и не был игроком в строгом смысле слова. Я был слишком чистосердечен для отравляющей страсти к игре. Играл я лишь ради праздного развлечения. И никогда не прибегал к игре от нужды, поскольку никогда не знал, каково это – нуждаться в деньгах. Никогда не предавался игре без отдыха, пока не проиграю больше, чем могу себе позволить, или не выиграю больше, чем могу со спокойной душой положить в карман, не позволив удаче вывести меня из равновесия. Коротко говоря, до той поры я часто бывал за игорными столами, как часто бывал и в бальных залах, и в оперных ложах, если искал развлечения и если не находилось ничего лучше, чтобы скоротать свободное время.

Но тут все было иначе: теперь я впервые в жизни ощутил, что такое настоящая страсть к игре. Успех сначала ошеломил, а потом в самом буквальном смысле слова опьянил меня. Может показаться невероятным, однако это правда: проигрывал я лишь тогда, когда пытался оценивать шансы и играл на основании предварительных расчетов. Если же я предоставлял все воле случая и играл не задумываясь и ничего не рассчитывая, я непременно выигрывал – выигрывал вопреки всем вероятностям, которые благоволили банку. Поначалу некоторые из игроков отваживались ставить свои деньги на мой цвет и не прогадывали, но я быстро повышал ставки до сумм, которыми они не осмеливались рисковать. Один за другим они выходили из игры и лишь наблюдали за мной, затаив дыхание.

А я раз за разом все повышал и повышал ставки – и выигрывал. Царившее в комнате возбуждение приобретало лихорадочный оттенок. Тишину нарушал лишь приглушенный хор проклятий и восклицаний на разных языках всякий раз, когда на мою половину стола пододвигали очередную груду золота, и даже невозмутимый крупье швырнул на пол свою лопатку в приступе ярости (чисто французской) и изумления от моих успехов. Однако одному человеку из присутствовавших удавалось сохранить самообладание, и этим человеком был мой друг. Он подошел ко мне и шепотом по-английски стал уговаривать меня уйти, удовлетворившись выигранным. Справедливости ради должен сказать, что он повторил свои предостережения и просьбы несколько раз и оставил меня и отошел, лишь когда я наотрез отказался следовать его совету (игра опьянила меня точь-в-точь как вино), причем в выражениях, лишивших его всякой возможности заговаривать со мной снова в тот вечер.

Вскоре после его ухода сиплый голос у меня за спиной воскликнул:

– Позвольте, мой дорогой мосье, позвольте вернуть на подобающее им место те два наполеона, которые вы обронили. Небывалая удача, мосье! Слово старого солдата: несмотря на давний опыт в подобных делах, я никогда не видывал подобной удачи, никогда! Продолжайте, мосье. Sacre mille bombes! [3] Смелей вперед! Сорвите банк!

Я обернулся и увидел, что мне кивает и улыбается с заученной учтивостью высокий незнакомец в мундире, расшитом шнурами.

Если бы я был в здравом уме, то счел бы его весьма подозрительным образчиком старого солдата. У него были выпученные, налитые кровью глаза, грязные усы и сломанный нос. Манера говорить отдавала самой скверной казармой, а таких грязных рук я не видел ни у кого, даже во Франции. Однако эти маленькие личные особенности почему-то не вызвали у меня ни малейшего отвращения. В своем распаленном безумии, в победоносной беспечности той минуты я был готов побрататься со всяким, кто побудит меня продолжать игру. Я принял от старого солдата щепотку табака, похлопал его по спине и поклялся, что он честнейший малый на всем белом свете – и что мне не доводилось встречать более славного ветерана Великой армии [4] .

– Играйте! – вскричал мой друг-военный. – Играйте и побеждайте! Сорвите банк! Mille tonnerres! [5] Сорвите банк, мой храбрый английский товарищ!

И да, я продолжал играть – и поднимал ставки так рьяно, что еще через четверть часа крупье объявил: «Господа, на сегодня банк закрыт». Все банкноты, все золото из этого «банка» лежали теперь грудой у меня под руками, весь безбрежный капитал игорного дома был готов перетечь в мои карманы!