Сонная тетка в окошке регистратуры выдала ему талон к венерологу и смерила брезгливым взглядом. Степан Семёныч стоял у кабинета, оглядывая очередь. Он чувствовал, как поутихшая ярость вновь разгорается внутри – перед ним стояла молодая пара, мило щебечущая о своих молодых делах; на скамейке, глядя в пол, сидел угрюмого вида мужик, от которого тянуло перегаром; а у самой двери, кидая на нее выжидающие взгляды, обосновалась стайка старух. Именно старухи, укоризненно зыркающие на остальных людей в очереди и шепотом перемывающие им кости, вызывали у Кощеева наибольшее раздражение. «Вас-то кто вообще ебёт?» – подумал он и, тяжело вздохнув, полез в телефон проверять свой отзыв на сайте досуга. Под ним красовались сочувственные комментарии в духе «вот ты олень», «водкой сифак вылечить можно» и «ахахахах ебать гондоны купил бы хоть». Сама Лизавета не удостоила его гневную тираду ответом, но и удалять дискредитирующее сообщение не стала. Странно.

Степан Семёныч смиренно стоял в очереди, когда к кабинету вальяжной походкой, перебивая запахом одеколона амбре медикаментов, приблизился крепкий молодой парень в спортивном костюме. Голова на толстой бычьей шее сделала полуоборот, обозревая больных, и парень прогудел блатноватым басом:

– Это, уважаемые, у меня тут талон был, короче, на двенадцать. Я задержался, так что заскочу сейчас по-быстрому. Никто не против? – в последнем предложении сквозили угрожающие нотки.

В ожидании ответа парень вперился в молодую парочку. Субтильный мальчонка закивал, жеманно откидывая с глаз сальную челку, а его девушка тихо угукнула.

– Вот и хорошо, – резюмировал парень.

– Ни хера, – рявкнул из своего угла Кощеев. – Опоздал – становись в конец!

Парень повернулся к нему всем телом, вздернул вверх брови. На лице его отразилось удивление.

– Проблемы, дядя?

– Это у тебя проблемы, раз к венерологу пришел. Становись в конец очереди и не быкуй.

– А кто быкует-то? – парень вразвалочку направился к Степану Семёнычу. – Кто быкует? Ты чо?

Кощеев приготовился к неминуемым побоям, но твердо приказал себе ударить первым. И не таких козлов ломал. Правда давно. Лет двадцать назад.

Однако спасение пришло с совсем неожиданной стороны. На грозно приближающегося парня налетели старухи. Они облепили его со всех сторон и заквохтали, осыпая ударами сумок.

– Ишь, намылилси!

– Куда без очереди!

– Молодежь выросла!

– Мы тута с шести утра сидим!

Спортсмен отпрянул под их напором, растерянный и напуганный. Парочка вжалась в стену, мальчишка – тот так вообще слился со штукатуркой, как хамелеон. Пользуясь воцарившимся хаосом, Степан Семёныч юркнул в кабинет, откуда как раз выходил мрачный похмельный мужик.

Доктор флегматично глянул на него и уткнулся в журнал приема.

– С чем пожаловали?

– С тем же! – ответил Степан Семёныч, расстегивая брюки и задирая майку. – Сифилис что-то больно нетипичный! Клади в стационар!

Доктор так же безучастно скользнул взглядом по язвам:

– Запустили, смотрю. Сколько уже?

– Три дня, как первый шанкр выскочил.

– Ну-ну, – только и ответил врач, склоняясь над журналом.

– Что «ну-ну»? Я у тебя три дня назад на приеме был! Что мне делать с этим?

– Сейчас я вам пенициллинчик выпишу, пропьете, проколете…

– Да я уже пью и колю, блядь! – взорвался Кощеев. – А оно все, – он обвел рукой живот. – Распространяется! Понимаешь?

Доктор открыл было рот, но в ту же секунду за спиной Степана Семёныча распахнулась дверь, и раздался голос спортсмена:

– Слышь ты, колобок!

Невидимая рука ухватила за шиворот и потянула в коридор. Степан Семёныч заорал, суча ногами, но силы были неравны. Парень вышвырнул его, кое-как сумевшего подтянуть трусы, и наподдал напоследок пинка. С чувством жгучего стыда Кощеев застегнул брюки, чувствуя, как течет гной из лопнувших от удара шанкров на ягодицах.

В машине он долго звонил в частные клиники, пытаясь пробиться на прием. Ближайшую запись могли назначить только через неделю.

– Да я за неделю сгнию тут нахуй! – проорал он в трубку и вышвырнул телефон в окно. После долго ползал на коленях, выискивая его в высокой траве газона. За парковку на месте для инвалидов выписали штраф.

Через несколько дней шанкры добрались до лица. Они болели от слез. Старые язвы вздулись, налились кровью. Пульсировали, будто что-то живое шевелилось в них. В трусы Степан Семёныч заглядывать побоялся. Жена вовсе перестала с ним разговаривать. Последним, что он от нее услышал было требование не трогать ничего, не надев перчатки, и протирать за собой спиртом ободок унитаза. Кощеев не спал ночами, слушал свое тело. Чувствовал, как бугрятся шанкры, как пузырится гной под тонкой пленкой, как самопроизвольно шевелится член, будто живет самостоятельной жизнью.

Он ничего не ел уже четыре дня, но не сбросил в весе, а наоборот, набрал. Живот налился, как паучье брюхо, а язвы на нем, превратившиеся в багровые каверны, переплелись между собой и будто таили смутно ощущаемые червоточины, что вели вглубь плоти.

Степан Семёныч не выдержал на шестой день, когда увидел, что его комментарий на сайте оброс уж очень длинной цепочкой насмешливых отзывов. Он накинул толстовку с капюшоном, хлопнул дверью, спустился к машине и поехал на квартиру к Лизавете.