Берковиц отбывал третий год из назначенного ему 365-летнего срока. Ему не удалось убедить присяжных, что убить шестерых человек ему приказал черный лабрадор его соседа. Когда надзиратели привели мужчину в крошечную комнату допросов, он выглядел удивленным.

– А вы-то кто такие? – сразу спросил он.

Мы сидели за дальним концом крытого линолеумом стола – единственного предмета мебели в помещении. Как было заранее договорено, надзиратели моментально вышли, чтобы не дать Берковицу возможности послать нас куда подальше.

– Мы из ФБР, Дэвид, хотим с тобой побеседовать. Надеемся, ты сможешь нам помочь, – сказал я.

Тот резко развернулся, явно предполагая обратиться к надзирателям, но тех и след простыл. Он нехотя присел за стол.

– Как я всегда говорю: если хочешь научиться живописи, не надо читать книги о ней, – начал объяснять я. – Надо обратиться непосредственно к художнику. А в данном случае художник как раз ты, Дэвид.

Я, конечно, льстил, но старался не переусердствовать. Берковиц уставился на меня своими серо-голубыми глазами. Он не улыбнулся. Даже не моргнул. Лишь усиленно соображал, что бы потребовать взамен согласия побеседовать.

– Я буду разговаривать с начальником тюрьмы, – продолжил я, постаравшись опередить его вопрос. – Обещать ничего не могу. Но если согласишься поговорить с нами, обязательно скажу, как сильно ты помог.

Он легонько кивнул, глядя мимо нас на бетонную стену за нашими спинами. Времени было в обрез. Казалось, еще каких-нибудь тридцать секунд, и он потребует, чтобы надзиратели вернули его в камеру.

– А я-то здесь при чем? Я никакой не художник, – сказал он.

– Да ладно тебе скромничать, – рассмеялся я. – Ты знаменитость. Ты бесподобен. Ты держал в страхе весь Нью-Йорк. Пройдет сто лет, и моего имени никто не вспомнит. Зато все по-прежнему будут знать, кто такой Сын Сэма.

Берковиц внимательно слушал, только явно не слишком впечатлялся чушью, которую я втирал.

Проблема в том, что я делал это не совсем так, как ему нравилось. Я терял его. Он обернулся посмотреть, не вернулись ли надзиратели, но их, естественно, не было. Тогда Дэвид развернулся обратно и вперил в меня взгляд.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Неоновые лампы на потолке придавали зеленоватый оттенок бледному рыхлому лицу Берковица. В прошлом году кто-то из заключенных полоснул его бритвой по горлу. На шее остался длинный извилистый шрам от раны, мерцавший болезненно розовым цветом.

– А знаешь, тут в Канзасе есть один серийный убийца. Мужик взял на себя как минимум шесть трупов, и он тебя просто боготворит, – сказал я. – Упоминает тебя в письмах, которые пишет в полицию. Прямо мнит себя тобой. Даже хочет такое же имя.

Внезапно в его глазах вспыхнуло любопытство. На смену скучающему виду пришла самодовольная ухмылка.

– Он что, стебется надо мной? – спросил Дэвид, взглянув на моего коллегу.

– Это чистая правда, – спокойно ответил Ресслер.

– Он называет себя ВТК, – добавил я.

– ВТК? Что это означает? – спросил Берковиц.

– «Вяжи, пытай, убивай». Именно так он и поступает со своими жертвами.

Берковиц понимающе кивнул.

– А что, он еще на свободе? Вы, парни, не поймали его? – спросил он.

– Нет. Но обязательно поймаем, – ответил я.

Берковиц рассмеялся, и я, не торопясь, ознакомил его с преступлениями ВТК. Рассказал, что он убивает и потом исчезает на несколько лет кряду. Тот зачарованно слушал, силясь понять, каким образом у настолько кровожадного человека получается демонстрировать подобную выдержку. По его безотрывному взгляду стало понятно: он впитывает каждое слово. Казалось, Дэвид думал: «Как же этому парню удается контролировать аппетит?» По сравнению с самим Берковицем, чей разгул террора продолжался неполных 13 месяцев, серийный убийца из Уичито был преступником с завидным запасом хода – истинным марафонцем кровопролития.

После рассказов о подвигах ВТК человек, которого мы собрались опрашивать, стал глиной в наших руках. В течение следующих пяти часов он провел нас по всем темным закоулкам своей жалкой жизни извращенца, посвящая в подробности, о которых никому прежде не рассказывал.

Признался, что выдумал всю эту чушь про демонов, чтобы в случае поимки сослаться на невменяемость. По окончании опроса мы с Ресслером чувствовали себя обалдевшими от свалившейся на нас удачи. И всем этим были обязаны чокнутому убийце из Уичито.

Часы на книжном шкафу в кабинете показывали 02:30 ночи. В спальне на втором этаже безмятежным сном спала жена. Наши малышки крепко спали в своих кроватках. В доме было так тихо, что даже в кабинете на первом этаже я мог слышать спокойное дыхание супруги. Своим ненавязчивым ритмом оно напоминало легкий морской прибой на пляжах Лонг-Айленда, где прошло мое детство.

Я завидовал миру в ее душе. А потом, на фоне мыслей о воображаемом прибое, вдруг ощутил нарастающее чувство зависти совершенно иного рода. Прямо как Берковиц, я задавался вопросом: «Как же ВТК и ему подобным удается настолько просто переключаться с одного на другое?»