Убить себя тролль не мог: он был прикован к стенам темницы за руки и за ноги. Расшибить о камень голову? Для этого понадобилось бы, наверное, несколько дней – ведь он и сам являлся почти что камнем. Можно было, конечно, перестать принимать приносимую эльфами пищу и умереть от голода, но… такая смерть казалась Пахраку позорной, а главное – куда более мучительной, нежели даже его нынешнее существование.

Оставалось одно – вынудить эльфа-мучителя убить своего пленника. Или… Или попросить его об этом.

Не просто так, разумеется. А в обмен на кое-какую информацию, которой владел Пахрак и которая могла бы заинтересовать Танариса: ведь этот эльф, несмотря на творимые им зверства, являлся одним из защитников дела Света.

Поняв, что положить конец своим страданиям вполне в его силах, Пахрак блаженно улыбнулся искусанными в кровь серыми губами.

Скоро все должно закончиться.

Скоро…

Даже вернувшись в Альфенрок, повесив куртку на гвоздь в прихожей отцовского дома и помывшись в домашней бане, Борланд продолжал думать о печальной истории артолийских близнецов. Не так-то просто все там оказалось.

Покидая Артолию, Весельчак рассказал Хенгору о том, что услышал от оборотня, умолчав лишь о самоубийстве последнего. Пусть теперь артолийцы сами решают, как поступить с оставшимся в живых братом-предателем.

Хотя, быть может, они оставят все как есть, предпочтя и дальше считать этого человека Зорном. Борланд знал, что люди часто бывают настолько нерешительны, что не предпринимают серьезных действий даже для защиты собственной жизни или свободы. Что уж и говорить о наказании негодяя, который не причинил вреда никому из деревни, кроме своего брата? Разве что кто-то из друзей настоящего Зорна захочет отомстить. Или же артолийцы решат предотвратить новые преступления Торна, которых тот, вернее всего, и не планирует…

Но, как бы там ни было, «Истребитель чудовищ» Борланд записал на свой счет очередного монстра, к гибели которого – это уже стало делаться своеобразной традицией – он имел лишь косвенное отношение. На этот раз и свидетелей не было, кроме Луны, а уж она никогда бы не стала упрекать Весельчака за то, что он приукрашивает действительность. Так что в первый же вечер по возвращении в Альфенрок Борланд закатил веселую пирушку в «Пьяном дрозде», в процессе которой не раз в красках описал хмельной публике свою рискованную жаркую схватку с разъяренным оборотнем. Раз уж Весельчак обзавелся репутацией непобедимого борца со злом, поддерживать ее следовало всеми способами.

А утром, которое, несмотря на обильные возлияния предыдущего вечера, обошлось без противной тяжести в голове и сухости в горле, Борланд занялся инспекцией своего нового хозяйства. Именно в этом для него и заключался теперь смысл жизни.

Весельчак не чурался и сам потрудиться бок о бок с наемными рабочими. Не копнуть разок-другой землю или бросить пару горстей корма копошащимся в загоне хрюшкам, а всерьез, что называется «по-честному», отработать весь день, так чтобы к вечеру начали гудеть мышцы. Это и прибавляло ему уважения среди работников, и само по себе было куда приятнее, чем сидеть среди ветвей в засаде, поджидая богатых путников, или блуждать при свете факела по древним склепам. Хотя, конечно, кабы не случай в склепе, владения и возможности Борланда были бы сейчас не столь обширны.

Когда наступил вечер и осеннее солнце заторопилось за горизонт, на покой, Борланд, искупавшись в реке, решил, что не пойдет сегодня в таверну. В самом деле – сколько же можно пить? Лучше отдохнуть как следует у себя дома – поваляться с книжкой при свете свечи, поразмышлять о том, какой работой стоит в первую голову заняться завтра, а после отдаться во власть убаюкивающих волн сна, где не будет места чьим бы то ни было клыкам, когтям или злобным воплям.

Именно так и провел Борланд эту ночь.

Ну… почти так.

Борланд вдруг обнаружил себя в темном и холодном пространстве. По характеру местного сквозняка можно было сделать вывод, что вокруг – длинный и узкий коридор. Но данное место не было частью его дома. Оно вообще не производило впечатления чего-то знакомого. Мрачный, зловещий, пугающий, забытый богиней уголок…

«Обитель смерти», – пронеслось в голове у Весельчака.

Следующая мысль была: «А как же я сюда попал? Ведь только что спокойно спал в своей кровати…»

Борланд расставил руки и коснулся стен. Те были холодными и шероховатыми. Камень. Стены были сложены из камня.

Сзади послышалось какое-то постукивание. Борланд вздрогнул и обернулся, но, разумеется, ничего не увидел в окружавшей его кромешной тьме.

Внезапно Весельчак осознал, что все происходящее – не более чем сон. Только очень глубокий, относящийся к той разновидности сновидений, что практически неотличимы от реальности. Несколько раз в течение жизни Борланду уже снились такие сны. В них он мог не только двигаться, видеть, слышать и говорить, но также чувствовать запахи и даже боль. Хотя последнее никак нельзя было отнести к положительным сторонам.