Шрифт:
– Мне думается, здесь можно пройти, - проговорила она.
Батшебе на всю жизнь врезалась в память эта быстро промелькнувшая картина: как Лидди пробиралась к ней но болоту в утренних лучах. Радужные пузырьки - тлетворное дыхание земли - выскакивали из-под ног девушки, ступавшей по трясине, лопались с шипением, и струйки пара улетали ввысь, к мглистым небесам. Лидди не провалилась, несмотря на опасения Батшебы.
Она благополучно добралась до противоположного края болота и заглянула в лицо молодой хозяйки, - оно было бледное, измученное, но не утратило своей красоты.
– Бедненькая!
– воскликнула Лидди со слезами на глазах.
– Ну, успокойтесь, мэм, пожалуйста, успокойтесь. Как же это так...
– Я могу говорить только шепотом, потеряла голос, - перебила ее Батшеба.
– Должно быть, мне повредила сырость здесь, на болоте. Ни о чем не спрашивай меня, Лидди. Кто тебя послал? Послал кто-нибудь?
– Никто. Увидала я, что вас нету дома, и подумала: уж не стряслась ли какая беда? Мне послышался его голос среди ночи, я и решила: тут что-то неладно...
– Он дома?
– Нет. Ушел как раз передо мной.
– Фанни уже взяли?
– Нет еще. Скоро унесут - в девять часов.
– Ну, так мы пока что не пойдем домой. Не погулять ли нам в роще?
Лидди, не имевшая понятия о том, что произошло, согласилась, и они углубились в рощу.
– Лучше бы вам воротиться домой, мэм, да покушать. Здесь вы насмерть простудитесь.
– Сейчас я не пойду домой... а может, и совсем не вернусь...
– Так не принести ли мне вам чего-нибудь перекусить да что-нибудь потеплее накинуть на голову, а то вы в одной легонькой шали!
– Что ж, если хочешь, Лидди...
Лидди исчезла и спустя двадцать минут вернулась; она принесла плащ, шляпу, бутерброды с маслом, чашку и чай в небольшом фарфоровом чайнике.
– Фанни уже взяли?
– спросила Батшеба.
– Нет еще, - отвечала ее спутница, наливая чай.
Батшеба закуталась в плащ, немного поела и выпила несколько глотков. Голос у нее слегка прочистился и лицо чуточку порозовело.
– Давай еще погуляем, - предложила она.
Около двух часов они бродили по роще. Батшеба односложно отвечала без умолку болтавшей Лидди, всецело поглощенная одной-единственной мыслью. Но вот она прервала девушку:
– Хотелось бы мне знать, унесли Фанни или нет.
– Я схожу посмотрю.
Девушка вернулась и сообщила, что тело только что вынесли; о Батшебе уже справлялись, но она, Лидди, ответила, что хозяйка нездорова и ее нельзя видеть.
– Так, значит, они думают, что я у себя в спальне?
– Да.
– И Лидди осмелилась прибавить: - Когда я разыскала вас, вы сказали, что, может, больше совсем не воротитесь домой, но ведь вы оставили эту мысль, мэм?
– Да. Я передумала. От мужей убегают только женщины без всякого самолюбия. Плохо, если жена умрет у себя в доме от побоев, но еще хуже ей будет, если она останется в живых только потому, что сбежала в чужой дом. Все это я обдумала нынче утром и теперь знаю, что мне предпринять. Беглая жена - обуза для родных, самой себе в тягость, имя ее у всех на языке, и на нее сыплется столько напастей, что уж лучше оставаться дома, хотя при этом рискуешь нарваться на оскорбления и побои и умереть с голода. Лидди, если ты когда-нибудь выйдешь замуж, - от чего избави тебя бог!
– ты попадешь в прескверное положение, но помни одно: ни за что не сдавайся! Держись крепко, а там пусть тебя хоть на куски изрежут! Вот как я буду теперь поступать!
– Ах, не говорите этого, хозяйка!
– воскликнула Лидди, хватая ее за руку.
– Но я так и знала: вы такая рассудительная и ни за что не бросите свой дом! А могу я вас спросить, что такое ужасное произошло меж вами?
– Спросить можешь, да я тебе не отвечу.
Минут через десять они вернулись домой окольным путем и вошли через черный ход. Батшеба тихонько поднялась по лестнице в заброшенный мезонин, девушка последовала за ней.
– Лидди, - заговорила она уже повеселее, так как молодость взяла свое и надежды стали возрождаться, - теперь ты будешь моей наперсницей, - надо же кому-нибудь изливать душу, я и выбрала тебя. Так вот, на время я поселюсь здесь. Затопи камин, принеси ковер и помоги мне навести уют! А потом я хочу, чтобы вы с Мэриен притащили наверх ту колченогую кровать из маленькой комнаты, и матрац, и стол, и еще всякую всячину... Чем бы мне заняться, чтобы как-то пережить это тяжелое время?
– Подрубать носовые платочки, это очень приятное занятие, посоветовала Лидди.
– Ах, нет, нет! Я ненавижу шитье, всю жизнь ненавидела.
– Ну, а вязанье?
– То же самое!
– Тогда вы можете закончить свою вышивку по канве. Там остается доделать только гвоздику и павлинов, а потом ее можно вставить в рамку под стекло и повесить рядом с рукоделиями вашей тетушки, мэм.
– Вышивание по канве - старомодное занятие и до ужаса провинциальное. Нет, Лидди, я буду читать. Принеси-ка мне сюда книг, только не надо новых. Что-то к ним душа не лежит.
– Может, что-нибудь из старых книг вашего дядюшки, мэм?
– Да. Из тех, что мы сложили в ящики.
– Чуть уловимая добродушная улыбка промелькнула у нее на лице.
– Принеси "Трагедию девушки" Бомонта и Флетчера и "Невесту в трауре"... Постой, что бы еще? "Ночные размышления" и "Тщету человеческих желаний".
– А потом еще рассказ про черного человека, что зарезал свою жену Дездемону? Он страсть какой жалостный и уж так вам подойдет сейчас!
– Так, значит, Лидд, ты заглядывала без спросу в мои книги, а ведь я тебе запретила! Почему ты думаешь, что эта книга мне подойдет? Она мне ничуть не подходит.