– Отец Яков, умоляю вас, останьтесь! Кроме вас некому Антону Андреевичу грехи отпустить, – просила со слезами Смыковская, загораживая собою двери.

– Остаться я не могу, – произнес отец Яков сурово, – даже уважая вас, Анфиса Афанасьевна, находиться под единой крышей с безбожником, мне невыносимо тяжело.

Полина Евсеевна, подбежав к двери, распахнула ее. Отец Яков, насупился еще более, чем раньше, пригладил свою бороду, прижал к себе бережно Библию и сказал:

– Неверные, избравшие греховный путь, изгнавшие веру из сердца своего, лишаются благоденствия мирского, а также и всея Божией милости, – перекрестил себя и ушёл.

Затворив за ним дверь, Еспетова вздохнула устало, и вернулась к дивану, на котором, все так же, без сознания, лежал Антон Андреевич.

Испытывающая только негодование от всего произошедшего, Анфиса Афанасьевна, не произнося ни слова, бесцельно металась по комнате. Наконец, она не выдержала и принялась корить Полину Евсеевну:

– Стыдись, голубушка, стыдись низменных поступков своих! – говорила она рассерженно. Отец Яков с добром пришел, а ты его за порог, ну как же это можно совершить такое!? И ведь из моего дома выгнала, сама здесь не хозяйка, а другого – вон!

– Я полагала, Анфиса, что дом этот не твоим, а нашим считается, и что мы обе вправе хозяйничать в нем.

– Позволь, отчего же это нашим? Мой, разумеется мой! Его Антон построил, я его супруга законная, значит и дом этот мой! И даже прислуге известно, что ты Андрей, живете здесь из милости, просто от безграничной, и порой даже напрасной, доброты, мужа моего!

Смыковский тихо застонал и приоткрыл глаза. Взгляд его был затуманен, бессмыслен, словно он не понимал, что окружает его.

– Зачем же он?.. Зачем… – вяло произнес он, с трудом разжимая губы, – Нехристь.

Проговорив несколько раз, эти непонятные никому, кроме него самого, слова, Антон Андреевич вновь закрыл глаза.

– Я вынужден просить вас, пожалуйста, тише, – обратился к женщинам врач, – больному теперь необходим совершенный покой.

– Павел Николаевич, ответьте искренне, есть ли хоть какая-то, пусть даже самая малая, но все же надежда, на продолжение жизни Антона Андреевича? – спросила Еспетова, кутаясь в тонкую шаль.

– Разве что, совсем небольшая. Я бы сказал, почти ничтожная, – ответил Клюквин, после некоторого раздумья, – случай чрезвычайно трудный и опасен возможными последствиями. Велика также утрата крови, и это пожалуй, самое худшее.

Анфиса Афанасьевна подошла ближе и внимательно всмотрелась в искаженные болью, черты лица своего мужа, словно, чтобы лучше понять, к чему же следует ей готовиться.

– Сейчас он лежит без чувств, однако, что же будет дальше? – задумчиво спросила она.

– Временами, он приходя в себя, вероятно, сможет ясно мылить, затем возможен продолжительный бред, впрочем, боюсь и галлюцинации не обойдут его стороной, – ответил Павел Николаевич, вытирая руки полотенцем, – Кто-то изрядно покалечил его, – добавил он, – удары наносили тяжелые, много раз, и не ведая куда. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что он выживет.

Полина Евсеевна взглянула на них обоих, и отвернулась к окну.

– Пусть никто кроме меня, здесь не верит в исцеление Антона Андреевича, – произнесла она решительно, – но я все же не сомневаюсь, что он сумеет выжить.

– Ах, Поля, ну какая ты, – всплеснула руками Смыковская.

– Коли вы, Полина Евсеевна, столь упрямы, и в чудеса невероятные верите, так я скажу вам, что если удастся Антону Андреевичу до утра протянуть, значит и в правду, жить ему на этом свете, ещё долго отмерено, – пояснил Клюквин, – нужно только, чтобы кто-то непременно пребывал подле него всю эту тяжелую ночь.

– Кому же быть? – стала размышлять Анфиса Афанасьевна, – у меня ужасная мигрень, мне необходимо в себя прийти и выспаться. У Анны Антоновны истерика, как ей на страдания отеческие глядеть, пожалуй, Катя побудет с Антоном Андреевичем.

– Что ж Катя, так Катя, если только она не слишком глупа. Я все рекомендации ей оставлю.

– Анфиса, – обратилась к Смыковской Полина Евсеевна, – не нужно Кати, я хотела бы сама ухаживать за Антоном Андреевичем, можешь ты позволить мне это?

Клюквин озадаченно взглянул вначале на Еспетову, и сразу же затем на Смыковскую.

– Что ж, оставайся, – тут же согласилась Анфиса Афанасьевна, – Катя и впрямь умна то не слишком, ещё глядишь и напутает. Оставайся, я против ничего не имею, и на тебя уже не сержусь. А вы, Павел Николаевич, уж извольте, до завтра не покидать нашего дома. Вдруг случиться, что-нибудь внезапное, одним словом, уходить вам никак нельзя. В доме имеется удобная, никем не занятая комната, и вы могли бы заночевать в ней.

Смыковская была так убедительна, и последовательна в рассуждениях, что доктор немедленно и без колебаний принял предложение её. Объяснив Полине Евсеевне все, что нужно и полезно было ей знать, об уходе за больным, он отправился вслед за Катей, в свое новое пристанище.