Она плотоядно облизнула губы. Из-за дерева появилась третья, она вразвалку подошла и встала под веткой с предыдущими двумя. Ее перья казались красноватыми, но кругленькое лицо и багрового цвета глаза не предвещали ровным счетом ничего хорошего.

— Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. Что интересней на свете стены и стула? — подумав немного, выдала она.

Я услышал тихий шорох. Томоко сползла на землю.

— Костя, что с ней? — Уэно бросилась к великанше.

— Положи в безопасную позу и возвращайся. У нее вынос мозга, — констатировал я.

— Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада по чистым листам, где до времени — все по устам, — быстро сориентировался Кавагути. От него я не ожидал и уже триста раз пожалел, что мы не вытащили Изаму из библиотеки.

— Не пропускай слова, чиста, как ночь, бумага, едва штормит, едва в нас теплится отвага. Шумит Гвадалквивир, вращаются созвездья. Уже написан мир, и мы читаем бездну, — кинула ему первая гарпия, злобно махнув черным крылом.

Уэно не выдержала и встала перед деревом в позу чтеца.

Когда-то бывали фениксы здесь,

Теперь — терраса пуста,

И только река, как прежде, течет,

Стремительна и чиста.

И возле дворца, что был знаменит,

Тропинка видна едва.

И там, где гремели всю ночь пиры, —

Курганы, цветы, трава.

И речной поток у подножья гор

Проносится, полный сил,

Здесь остров Белой Цапли его

Надвое разделил.

Я знаю, что солнце могут закрыть

Плывущие облака:

Давно уж Чанъаня не вижу я —

И гложет меня тоска.

Светлоперая гарпия разразилась бурными аплодисментами. Кицунэ умудрилась впечатлить ее. Да и меня, если честно.

Рыжая, закатив глаза под надбровные дуги, долго соображала, что еще можно вкинуть в битву цитат и контекста. Вдруг ее озарило.

Французский знаете.

Делите.

Множите.

Склоняете чудно.

Ну и склоняйте!

Скажите —

а с домом спеться

можете?

Язык трамвайский вы понимаете?

Птенец человечий

чуть только вывелся —

за книжки рукой,

за тетрадные дести.

А я обучался азбуке с вывесок,

листая страницы железа и жести.

Землю возьмут,

обкорнав,

ободрав ее, —

учат.

И вся она — с крохотный глобус.

А я

боками учил географию, —

недаром же

наземь

ночёвкой хлопаюсь!

Зааплодировали все, кроме лежащей Томоко и меня.

Мне же начинало надоедать. Изобразительное искусство меня мало впечатляло, но на него хотя бы можно было посмотреть. Мужчины, любящие глазами, и вот это всё. Стихотворное искусство казалось уж совсем тоскливым. Скучать от него я начинал довольно быстро. Вот прозу я ценил…

— Эй!

Все обернулись ко мне.

— Совесть имейте. Ваша битва отсылок, скрытых смыслов и метафорического контекста достала. Помимо этого, здесь ноль полезной информации.

Гарпии пригорюнились.

— Ну ваше темнейшество! — взмолилась рыжая. — Что же нам делать?

— Снизьте уровень до пирожков! — нахмурившись, повелел я.

Недзуми начал довольно скалиться.

— А ты что девушек обижаешь? — накинулся на него я. — А ну выдал хокку собственного сочинения! Быстро!