Раймон Пуанкаре – одна из сильнейших фигур французской истории. Он был президентом Франции, трижды занимал пост премьер-министра, возглавлял партию консерваторов и всю жизнь преданно служил своей стране. В годы его президентства случилось одно из самых печальных событий в истории человечества – Первая мировая война.
Настоящая книга представляет собой перевод V и VI томов десятитомного французского издания мемуаров. В воспоминаниях Пуанкаре отражены 1914-1915 годы, начало войны, самое тяжелое испытание, выпавшее на его долю, с которым он вместе со своим правительством, возглавляемым Жоржем Клемансо, достойно справился. Президент оказался действительно сильным лидером и сумел укрепить боевой дух своего народа.
Книга представляет огромный интерес для мировой истории как уникальное свидетельство страшных событий начала XX века и сегодня доступна широкому кругу читателей.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Нашествие. 1914 год
Глава первая
Окончание мобилизации, начало концентрации войск. – План XVII. – Вторжение немцев в Бельгию. – Льеж взывает о помощи. – Объявление нейтралитета. – Визиты Жоржа Клемансо. – Американский демарш. – Французы в Эльзасе. – Выжидательная позиция Италии. Помощь Японии. – Немцы на наших восточных окраинах.
Живительный сон перенес меня на несколько часов в мир, в котором ничего не известно о катастрофе, разразившейся над Европой. На рассвете меня разбудили щебетанье птиц и веселые лучи солнца. Мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы вернуться к сознанию действительности. Неужели вправду нам объявлена война? Война. Сорок четыре года назад она во всем своем ужасе предстала предо мною и вселила страх в душу лотарингского мальчика. Моя родина не только испытала ужасы неприятельского нашествия в 1870 г. После заключения Франкфуртского мира она подверглась длительной оккупации, и мои первые гимназические воспоминания были омрачены зрелищем солдат в остроконечных касках. Население, среди которого я вырос, осталось под гнетущим впечатлением этих кошмарных лет. Но как оно ни страдало при виде Франции, от которой оторвали часть ее тела, оно никогда не стремилось к тому, чтобы в один прекрасный день страна добилась реванша силой оружия, оно понимало всю рискованность этого и знало, что ему пришлось бы расплачиваться больше, чем другим провинциям. Тот же инстинкт безопасности, быть может, менее сильный вдали границы, но в той или иной мере сохранившийся во всей стране, внушал такую же мудрую осторожность почти всему французскому народу. Если союз с Россией с самого начала был благосклонно встречен общественным мнением в целом, то потому, что в нем видели постоянную гарантию от провокаций и угроз его зазнавшегося предшественника – Тройственного союза. В свою очередь тройственное согласие стало популярным во Франции только потому, что мы видели в нем еще более действенную гарантию от растущей опасности. И тем не менее, несмотря на сорок четыре года осторожной и предусмотрительной политики, на нас обрушилось несчастье, которое мы всеми силами пытались предотвратить. Возможно ли это? И что готовит нам судьба?
Я не могу отогнать от себя серьезных опасений. Несомненно, наша дипломатическая ситуация теперь лучше, чем была когда-либо. Несмотря на весьма различный политический режим, Франция и Россия привыкли согласовывать свои дипломатические действия, причем ложных шагов было сделано их дипломатией немного. Ни различие национального темперамента, ни различие конституции, ни очень частые случаи оппозиции со стороны известных традиционных интересов, ни плохое настроение некоторых русских дипломатов не причинили ущерба союзу и не охладили его. Наше сердечное согласие с Англией с 1904 г. мало-помалу расширилось до рассмотрения всех международных проблем, и теперь мы уверены, что после первоначальных колебаний и медлительности Англия придет нам на помощь на суше и на море, на помощь Бельгии и нам [1] .
1
Уверенность в выступлении Англии на стороне Франции основывалась на ряде соглашений, заключенных между французскими и английскими генеральными и морскими штабами и в известной степени одобренных английским правительством. Англо-французское соглашение от 8 апреля 1904 г. не являлось формальным военным или политическим союзом, а только регулировало целый ряд важнейших спорных колониальных вопросов между обеими странами. Франция вслед за этим соглашением стала добиваться более тесных, а если это возможно, то и формальных союзных отношений с Англией. Хотя английское правительство во всех франко-германских столкновениях оказывало активную дипломатическую помощь Франции, оно, однако, не хотело связывать себе руки формальным союзным договором, так как оно все еще не потеряло надежды прийти к соглашению по основным противоречивым вопросам с Германией, в первую очередь по вопросу о взаимной задержке темпов военно-морского строительства. В феврале 1912 г. английское правительство послало со специальной миссией в Берлин военного министра лорда Хольдена для переговоров по этому вопросу. И лишь после того, как германское правительство в качестве платы за временную приостановку темпов морского строительства потребовало от английского правительства формального политического договора, согласно которому Англия должна была обязаться объявить нейтралитет в случае франко-германской войны, что и явилось причиной неудачи миссии лорда Хольдена, английское правительство согласилось войти в более тесный контакт с французским правительством на предмет совместных действий в будущей войне. В июле 1912 г. английское правительство перевело из Средиземного моря (с острова Мальты) большую часть своей эскадры к берегам Англии, защита же морских путей в Средиземном море была поручена французскому флоту. Англия, в свою очередь, обязалась защищать французские северные берега от Германии в случае франко-германской войны. Это джентльменское соглашение обоих морских штабов было затем скреплено политическим соглашением. После длительных переговоров (с июля по 22–23 ноября 1912 г.) английский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей и французский посол в Лондоне Поль Камбон облекли это соглашение в форму обмена письмами. 22 ноября 1912 г. Поль Камбон обратился к Эдуарду Грею со следующим письмом:
«За последние годы французские и британские морские военные эксперты время от времени совещались. Всегда предполагалось, что совещания не ограничивают свободу каждого правительства решить в любую минуту в будущем, должно ли оно или нет помочь другому военной силой. Мы согласились, что совещания экспертов не рассматриваются и не должны рассматриваться как обязательство, которое может побудить какое-либо из правительств к выступлению при обстоятельствах, которые еще не наступили и могут никогда не наступить. Так, например, расположение французского и английского флотов в настоящее время не основывается на обязательстве сотрудничать в войне.
Вы, однако, заметили, что в случае, если одно из правительств будет иметь серьезные основания ожидать не вызванного им нападения со стороны третьей державы, то будет важно знать, может ли оно в этом случае рассчитывать на вооруженную помощь другого.
Я согласен, что в случае, если одно из правительств будет иметь серьезные основания ожидать не вызванного им нападения со стороны третьей державы или какого-либо события, угрожающего общему миру, то оно должно обсудить немедленно с другим, будут ли оба правительства действовать вместе для предупреждения нападения и для сохранения мира, и если так, то какие меры готовы они совместно принять. Если меры включают военное выступление, то должны быть немедленно приняты во внимание планы генеральных штабов, и правительство тогда решит, в какой мере они будут приведены в действие».
23 ноября 1912 г. Грей ответил Камбону письмом такого же содержания. Следующим шагом укрепления военно-политических связей обеих стран явилась заключенная в феврале 1913 г. обоими морскими штабами англо-французская морская конвенция. Все это вместе, а главное, совпадение интересов, давало уверенность Франции в том, что Англия без союзного договора придет ей на помощь в войне против Германии.
Но не является ли военная подготовка Германии гораздо лучшей, чем наша? Закон о трехлетней военной службе, предложенный Брианом и принятый при министерстве Барту [2] , в известной мере улучшил наше положение, однако он далеко не совершил еще все свое действие. Кроме того, на какой высоте стоит наше военное снаряжение в сравнении со снаряжением наших соседей? К несчастью, критика, с которой выступили в сенате Клемансо и Шарль Эмбер, не совсем лишена основания [3] : у нас мало тяжелой артиллерии, реорганизация нашего военного оборудования задержалась, потому что палаты затянули вотирование займа и чрезвычайных кредитов, которых правительство требовало в согласии со мной. У нас есть четыре тысячи полевых орудий, этих прекрасных 75-миллиметровых орудий, которые недавно выдержали испытание на Балканах, но у них тот недостаток, что они стреляют только по прямой траектории – они не могут подобно германским гаубицам, стрелять по закрытым целям навесным огнем, брать цель по кривой линии и обстреливать территорию, оставшуюся вне пределов видимости для обслуживающего персонала. С другой стороны, у нас только триста тяжелых орудий с конной упряжкой, с которыми я познакомился на маневрах 1912 и 1913 гг. Наше производство было сначала форсировано, но потом оно замедлилось за недостатком кредитов. Напротив, немцы, по имеющимся данным, располагают пятью тысячами орудий 77-миллиметрового калибра, полутора тысячами легких гаубиц, двумя тысячами тяжелых гаубиц, дальнобойными орудиями и мортирами различного образца. Конечно, этот громадный материал должен обслуживать два различных театра военных действий – Францию и Россию; однако, несмотря на необходимость такого раздела материала, превосходство Германии в области тяжелой артиллерии остается для нас крайне тревожным моментом. Правда, мы можем взять хорошие осадные орудия в крепостях, которым, по всей видимости, не угрожает опасность, а так как наше побережье по Ла-Маншу и наше океанское побережье защищены британским флотом, мы можем также черпать из наших морских батарей. Но даже если принять все это во внимание, мы, несомненно, не будем в состоянии двинуть против неприятеля столько орудий и снаряжения, сколько он пустил в ход против нас.
2
Закон о трехлетней службе во Франции, принятый палатой депутатов 19 июля и утвержденный сенатом 7 августа 1913 г., явился одним из целой серии военных законов, принятых в 1913–1914 гг. всеми крупными европейскими странами, начало которым положила Германия. После окончания балканских войн, которые изменили соотношения сил в Юго-Восточной Европе не в пользу центральных держав, германское правительство объявило в январе 1913 г. о введении нового военного закона об увеличении постоянной армии. Таким образом, Германия только в марте 1911 г. увеличила свою постоянную армию до 625 тысяч и в июне 1912 г. провела новые военные законы по усилению своих вооруженных сил, на что было ассигновано дополнительно 1100 миллионов марок. Новый германский закон, который был принят рейхстагом 3 июля 1913 г., сразу же увеличивал армию с 625 тысяч до 760 тысяч человек (с офицерами), а в октябре 1914 г. личный состав германской армии должен был достигнуть 820 тысяч человек.
Австро-Венгрия после увеличения в 1912 г. ежегодного контингента приема на военную службу с 103 тысяч до 150 тысяч человек выработала в 1913 г. новый закон, утвержденный в марте 1914 г., об увеличении ежегодного контингента до 200 тысяч человек.
В ответ на усиление германской армии французское правительство выработало проект усиления своей армии. Ввиду недостаточных контингентов французский генеральный штаб прибег к увеличению постоянного состава армии посредством введения трехлетнего срока службы. Этот закон, отменивший закон 1905 г. о двухлетнем сроке службы, до и во время его обсуждения вызвал большое волнение в стране и расколол общественное мнение страны на два лагеря. Согласно этому закону, личный состав французской армии увеличивался до 750 тысяч человек (с офицерами).
В ответ на усилие германской армии Россия, в свою очередь, также увеличила штатный состав постоянной армии. Согласно программе реорганизации русских вооруженных сил конца 1913 г., состав русской армии должен был быть увеличен с 1300 тысяч до 1800 тысяч человек в 1917 г.
3
Разоблачения сенатора Эмбера. 13 июля 1914 г. во время обсуждения в сенате законопроекта об ассигновании дополнительных кредитов на военно-морские расходы для усиления национальной обороны докладчик, сенатор Эмбер, заявил, что, хотя введение трехлетнего срока службы и дало стране необходимое количество людей для обороны страны, однако необходимо еще очень много сделать для улучшения ее материальной организации. Опираясь на неоспоримые факты, он показал, что тяжелая артиллерия французской армии не находится на одной высоте с артиллерией германской армии, французской армии не хватает офицеров, положение с крепостной и полевой артиллерией не лучше, чем с тяжелой, французская гаубица не соответствует нынешним требованиям и хуже германской. Докладчик обвинил военное ведомство в неиспользовании промышленных возможностей страны, оно не идет навстречу комендантам крепостей, которые давно требуют замены изношенного и старого военного материала. Эмбер также выдвинул обвинение против французской военной промышленности, которая поставляет за границу военные материалы лучшего качества, чем французской армии. Французская армия не имеет достаточного количества пушечных снарядов и других материалов, ей не хватает 2 миллионов пар ботинок, армия не располагает достаточным техническим материалом для перехода рек Мозеля и Рейна, укрепления фортов между Тулем и Верденом не обновляясь с 1875 г. и могут оказать только незначительное сопротивление агрессору. Докладчик подчеркнул пагубное воздействие, которое окажет на настроение народа падение этих фортов в начале войны.
Указывая на то, что германская граница прекрасно укреплена и что прежде, чем приблизиться к Метцу, необходимо преодолеть укрепленный пояс, простирающийся на 12 километров вокруг крепости, Эмбер подчеркнул, что утвержденные до сих пор парламентом средства были израсходованы напрасно, и сделал вывод, что страна принесет и на сей раз необходимые жертвы, что в первую очередь необходимо изменить организацию и образ мыслей руководителей армии.
Военный министр Мессими признал, что большинство фактов, приведенных Эмбером, правильны, и объяснил их частой сменой министров и малыми ассигнованиями. Клемансо в своем выступлении отметил, что он с 1870 г. не присутствовал на таком бурном заседании парламента, и потребовал у военного министра полного и удовлетворительного ответа на обвинения Эмбера. Иначе сенат не может разрешить новые кредиты. Парламент должен знать правду.
Разоблачения сенатора Эмбера произвели сильное впечатление во Франции и за границей. Жорес писал в «Юманите» по этому поводу: «Разве сенат не знал, что военное министерство работает по шаблону, без всякого предвидения событий? Разве недостаточно было скандала с трехлетним сроком службы, который должен был только прикрыть ошибки департаментов военного министерства, чтобы открыть сенату глаза? Разоблачения Эмбера подействовали на сенаторов, как взрыв бомбы. Дефицит одного миллиона, который в палате был официально признан, расстройство всей системы обороны, которая была раскрыта в сенате, – вот как далеко завела реакционная военная и колониальная политика Франции…»
Газета Radical по этому же поводу писала: «В течение двух часов сенаторы с ужасом слушали страшную обвинительную речь, какую когда-либо произносили против генерального штаба. Никто сейчас не может больше отрицать, что только генеральный штаб несет ответственность за ошибки и невероятные упущения, которые разоблачил сенатор Эмбер».
Eclaire писал: «Разоблачения сенатора Эмбера, усиленные вмешательством Клемансо, существенно способствовали ухудшению современного запутанного положения. Среди этого беспорядка президент республики завтра начинает свое путешествие в Россию».
Разоблачения Эмбера о военной неподготовленности Франции, которые во время войны полностью подтвердились, оказали немалое влияние и на развязывание мировой войны. Они вселили уверенность политическим и военным руководителям Австрии и Германии в том, что войну можно будет быстро закончить с успехом для центральных держав. Так, например, Конрад фон Гетцендорф, начальник австро-венгерского генерального штаба, записал в своем дневнике 16 июля 1914 г.: «Полученный мною бюллетень от 15 июля содержал, помимо всевозможных извещений по второстепенным вопросам, сообщение о том большом возбуждении, которое вызвало во французском сенате разоблачение недостаточной военной подготовки французской армии, из которого следовало сделать вывод, что Франция в настоящее время еще не хочет войны».
В какой мере достоинство нашего основного состава и квалификация нашего солдатского материала смогут поправить и возместить недостаточность нашего вооружения? Военный министр Мессими объявил в совете министров, что он полон веры, но затем, охваченный волнением, вдруг остановился, закрыл лицо руками и зарыдал. Он тотчас овладел собой и повторил, что победа несомненна. Генеральный штаб со своей стороны выступает перед нами самым уверенным образом. Но кто из нас знает в настоящий момент затаенные мысли своего ближайшего соседа? Если я сам испытываю некоторые сомнения, могу ли я сам себе признаться в них? А главное, позволю ли я, чтобы кто-нибудь другой догадывался о них? Я вынужден не проронить ни слова, не выдать себя ни едиными жестом, чтобы не рисковать ослабить столь высокий и гордый энтузиазм, с которым молодые французы идут навстречу смерти, а их родные стараются скрыть от них свою тревогу при прощании с ними. Но, если воля моя оптимистична, ум мой бывает моментами несколько менее оптимистичен, и не без тревоги я ожидаю первых сражений.
Я вспоминаю, что двадцать лет назад, чуть ли не в этот самый месяц и день, после состоявшегося в Берлине по инициативе Вильгельма II интернационального конгресса по вопросам труда и положения рабочих, Жюль Симон, вместе с Толеном и Бюрдо представлявший на конгрессе Францию, посвятил императору полную иллюзий статью, которая, впрочем, заканчивалась следующими правильными замечаниями: «Нам говорят теперь, что наша восстановленная армия стала непобедимой. При этом забывают, что немцы так же, как и мы, не сидели сложа руки и что теперь речь идет не о войне героической, а о войне научной. Слава, которая прежде завоевывалась храбростью, теперь завоевывается механизмами и количеством». И далее: «Я утверждаю, что каждый из обоих народов может быть разбит и погибнуть. Я даже боюсь победы, ибо победитель так же несомненно будет вовлечен в катастрофу, как и побежденный». Когда эти строки появились в 1894 г., я был министром финансов. Они меня очень поразили. Но как они стали близки к истине! С тех пор Германия стала одним сплошным и огромным военным заводом. В сравнении с ее усилиями мы работали весьма посредственно и с прохладцей. За нами наша храбрость и наше право. Но будет ли этого достаточно?
К счастью, в эту среду, 5 августа, вся страна следовала только одному лозунгу: доверие! Словно по мановению волшебного жезла по всей стране был осуществлен священный союз (union sacr'ee), который я призвал из глубины своего сердца и окрестил в своем послании к парламенту. Германское объявление войны вызвало в нации великолепный патриотический порыв. Никогда во всей своей истории Франция не была столь прекрасной, как в эти часы, свидетелями которых нам дано было быть. Мобилизация, начавшаяся 2 августа, заканчивается уже сегодня, она прошла с такой дисциплиной, в таком порядке, с таким спокойствием, с таким подъемом, которые вызывают восхищение правительства и военных властей. Она поставит на ноги более трех миллионов семисот восьмидесяти тысяч солдат, в том числе семьдесят семь тысяч человек туземных колониальных войск. Теперь речь идет о том, чтобы концентрировать для боя эту огромную массу дивизий регулярной армии, дивизий запаса и дивизий территориальной армии. Концентрационные перевозки начинаются немедленно. Они потребуют около двух тысяч пятисот поездов для регулярных войск и закончатся 12-го числа этого месяца. Затем с 12-го по 19-е последуют четыре тысячи пятьсот поездов для запасников и для территориальной армии. До сих пор все протекает на наших железнодорожных сетях с математической точностью, словно одна единая и державная воля руководит всем.
Наши армии будут действовать по боевому плану XVII [4] , установленному с 1875 г., т. е. со времени первой тревоги, заданной нам Германией после наших поражений [5] . Он был принят 18 апреля 1913 г. на заседании высшего военного совета в военном министерстве на улице Сен-Доминик под председательством Эжена Этьенна. В прениях приняли участие генералы Жоффр, Гальени, Мишель, По, Марион, Шоме, Манестрель, де Лангль де Кари, Менье, Лаффон де Ледеба, де Кюрьер де Кастельно. С целью возможно большего организованного укрепления резервных формирований совет решил отменить бригады из запасных в каждом мобилизованном корпусе и вместо этого прибавить к каждой регулярной дивизии полк запасных из двух батальонов. Совет был того мнения, что необходимо приступить к созданию 21-го армейского корпуса и выполнить в мирное время оборонительные сооружения в районе Туля и Наиси, слишком долго откладывавшиеся. Наконец, совет единогласно принял решение о выработке нового плана под номером XVII, заключавшего следующие диспозиции. Четыре армии в составе восемнадцати корпусов и восьми дивизий запаса сосредоточиваются на первых позициях между Мезьером и Бельфором. Пятая армия в составе трех корпусов размещается на второй линии от Сент-Менегульд до Коммерси. В случае надобности она должна быть готова перейти на первые позиции. Наступление предписано столь быстрое, как только возможно. Мы должны оперировать с обоих флангов, правый – в Лотарингии между лесистыми горными массивами Вогезов и Мозелем по направлению к Тулю, левый – к северу от железной дороги между Верденом и Метцом. Войска, связывающие оба фланга, расположены в верховьях Мааса (Hauts de Meuse) и в Вэвре и должны держать связь между армиями, предназначенными для двух комбинированных атак.
4
Планом XVII назывался французский план ведения войны против Германии, утвержденный высшим военным советом под председательством президента республики Пуанкаре в 1913 г. В основу плана XVII была положена доктрина группы офицеров французского генерального штаба, возглавлявшаяся полковником Гранмезоном. Главным принципом этой доктрины был девиз: «Наступление во что бы то ни стало». По плану XVII была проведена концентрация французских войск и по нему же развертывались так называемые, «пограничные сражения», закончившиеся неудачно для Франции.
Сущность плана XVII, согласно известному авторитетному английскому военному историку Лиддель-Гарту, состояла в следующем: «План этот был основан на отрицании исторического опыта и здравого смысла. Построен он был на двойном просчете – сил и места, причем второй просчет оказался опаснее первого. Учитывая возможность того, что германцы с самого начала войны введут в действие свои запасные и резервные части, французы оценивали мощь германской армии на западе предельно в 68 пехотных дивизий. Между тем, германцы фактически развернули 83 дивизии, в том числе части ландвера и эрзац-резерва. Но мнение французов было и оставалось прежним. Они сомневались в возможности развертывания ландвера и эрзац-резерва, причем в критические дни, когда армии противника сосредоточивались и двигались вперед, французская разведка, оценивая силы неприятеля, принимала в расчет только активные дивизии, ошибаясь при этом почти наполовину!
Но хотя план был построен на несколько меньшем просчете, все же последний наш вывод не оправдывает, а скорее увеличивает основную неточность этого плана, потому что история не может допустить ни тени оправдания для плана, в котором фронтальное наступление должно было развиваться при почти равном с противником соотношении сил, причем противник мог опираться на свою укрепленную приграничную зону, в то время как наступающий отказывался от всех преимуществ, которые ему могла дать своя система крепостей.
Второй просчет в отношении места заключался в том, что хотя и признавалась возможность движения германских сил через Бельгию, но делалась грубая ошибка в оценке глубины размаха их проникновения.
Предполагалось, что германцы любезно выберут трудный путь наступления через Арденны, чтобы французы могли с удобством бить по германским сообщениям.
План, основанный на идее немедленного и общего наступления, намечал удар 1-й и 2-й армии в глубь Лотарингии, к реке Саар. Слева от Метца была 3-я армия, 5-я армия стояла напротив Арденн. Эти армии должны были, в свою очередь, перейти в наступление между Метцом и Тионвиллем или, если бы германцы прошли через Люксембург, ударить им во фланг с северо-востока.
4-я армия оставалась в стратегическом резерве за центром, а две группы резервных дивизий были расположены позади флангов. Такая пассивная роль резервов характерна для мнения французов о способностях резервных соединений вообще».
5
Под военной тревогой 1875 г. подразумевается инцидент между Францией и Германией, который не вызвал войны только потому, что вмешались Россия и Англия. Первая с самого начала дала понять Берлину, что она не допустит вторичного разгрома Франции, как это она сделала в 1870 г. Суть этого инцидента состояла в следующем. В марте 1875 г. французское национальное собрание утвердило закон о военных кадрах, который теоретически предусматривал превращение трехбатальонных полков в четырехбатальонные. Хотя проект закона был давно известен и долго обсуждался до его утверждения, влиятельные германские газеты обвиняли Францию в том, что она готовит войну реванша против Германии. Kolnische Zeitung, National Zeitung, Post писали о надвигающейся войне реванша. Война между Германией и Францией обсуждалась и в дипломатических кругах. Радовиц, приближенный Бисмарка, только что вернувшийся из особой миссии и Петербурге, сказал 21 апреля 1875 г. французскому послу Гонто-Бирону на обеде у английского посла: «Если затаенной мыслью Франции является реванш, – а она не может быть иной, – зачем нам откладывать нападение на нее и ждать, пока она соберется с силами и обзаведется союзами». Бисмарк и военные круги считали, что реорганизация французской армии направлена против Германии и что лучше с самого начала в корне уничтожить всякие попытки к подкапыванию основ германской гегемонии в Европе. Идея превентивной войны стала носиться в воздухе. Французское правительство заволновалось и конфиденциально довело об этом до сведения дипломатических канцелярий. Франция неожиданно нашла защитника в лице России. Император Александр II заявил по этому поводу французскому послу в Петербурге Ле Фло: «Если вы однажды будете находиться под серьезной угрозой, чему я не хочу верить, вы об этом очень скоро узнаете. Вы это узнаете от меня. У нас общие интересы, мы должны оставаться едиными». Русское правительство снеслось с Берлином и Лондоном. Бисмарк дал отбой. 11 мая, после свидания с Бисмаркам в Берлине, Горчаков заявил французскому послу Гонто-Бирону: «Я вчера видел Бисмарка и могу вам подтвердить, что он мирно настроен и, следовательно, вы не должны опасаться с его стороны войны» Инцидент был скоро исчерпан, но не забыт.
Итак, в силу этого военного плана наши войска должны двигаться на восток и северо-восток. Самое большее – было предусмотрено, что немцы могли бы нарушить нейтралитет Бельгии, чтобы вторгнуться во Францию по правому берегу Мааса. Прежде, в 1911 г., другой план, выработанный генералом Мишелем, допускал гипотезу, что неприятель будет пытаться окружить нас на территории с гораздо большим радиусом. Наш генеральный штаб не желал исходить из предположения, построенного на столь наглом нарушении международного права. Честная, слишком честная ошибка. Мы не знали и скоро должны были узнать, к своему ужасу, что с 1891 г., т. е. с того времени, когда граф Шлиффен заменил Вальдерзее и стал во главе германского генерального штаба, все стратегические концепции Берлина строились на презрении к нейтралитету Бельгии. Генерал фон Мольтке, ставший в 1906 г. преемником Шлиффена, по-видимому, остался верным главным идеям своего предшественника. Не придется ли нам завтра, в последний момент, изменять наши главные военные диспозиции?