Вот, значит, как. В том, что граф взял мои земли в аренду, в том, что он на них после плюнул, есть экономическая подоплека. И не то чтобы ему невдомек, кто может вывести его на чистую воду, и он не особо скрывает свою к этому человеку неприязнь. И, как вариант, сестра графу недвусмысленно намекнула на неуплату, протягивая руку за обещанной требой.

— Где Лука? — вслух подумала я. — Он уже давно должен был появиться.

Я встала, готовая уже отправить на поиски Кузьму, но услышала, как где-то хлопнула дверь. Это мог быть кто угодно, и я стояла, напряженно всматриваясь в темный проем двери, но это была Анна с ужином.

— Отведайте, отец, пищи нашей, — с поклоном пропела она, низко кланяясь. Я испугалась, что она выронит поднос, но нет, Анне ничего не помешало. Она выпрямилась, прошла к столу и ловко начала расставлять приборы и горшки. — Яко вашими устами за сим столом Преблагой хлеб наш вкушает, — она отошла, опустив поднос, и снова поклонилась.

Анна не уходила, стояла над моей душой, и я, переборов раздражение, махнула ей рукой, мол, иди.

— Стой. — Анна обернулась. — Где Лука?

— Да куда послали, барышня, там и есть, — губы Анны сразу недовольно поджались. — Немедля явится, как все закончит.

У меня не столько желудок сводило, сколько тысяча вопросов рвались на свободу. Но отец Петр проголодался не на шутку, ел, стараясь не торопиться, но скрывал свою поспешность плохо, и я догадалась, что свет, который я видела, и огонь, и магия отняли у него очень много физических сил.

Что здесь есть церковь? Судебный орган, исправительный орган, а что еще? Проводник непознанного между простыми смертными и божеством? Целитель высшими силами? Укротитель зла? Религия в этом мире — не вера, а система, и церковники больше орден, тайное братство, хранящие ее. Нет смысла верить во что-то или же сомневаться, когда своими глазами — если не повезет — ты увидишь возможности священнослужителей. Примерно как служба спасения, подумала я. Она есть, ее существование неоспоримо, но мало кому хочется оказаться на месте того, кому требуется ее помощь.

Зовите батюшку, звоните девять-один-один.

Мне от щедрот Анны достались овощи на пару, пресные и невкусные, и я задумчиво ковыряла их ложкой. Голод они не утолят, только начнут раздражать желудок.

— Я не слишком жестока с Авдотьей, отец?

— Отправить на многолетнее покаяние всяко более человечно, чем розга, — пожал плечами отец Петр, обстоятельно прожевав кусок мяса. Еда на его тарелке уменьшалась стремительно, но он не испытывал ни малейшего стеснения, накладывая себе еще и еще без чьей-либо помощи. — И нет в том вреда ни телу, ни душе. Впрочем, видят в том и зло поболе, чем порка. Вы спрашивали, как появилось Око. Вот… так, это у вас семейное, Елизавета Григорьевна, на покаяние отправлять, но неужели вам матушка не рассказывала?

Я как могла более искренне притворилась смущенной и ничего толком не знающей, но сочла необходимым пояснить:

— Ее рассказы всегда… отличались, отец, и значительно. Я не знала, какой истории верить, и в конце концов перестала вслушиваться в ее слова. Не то чтобы она много говорила об этом.

— Точно так же ваша пра-пра… увы, я не помню ни имен, ни родства, отправила на покаяние свою девку за то, что та миловалась с ее сыном, — сказал отец Петр, и я не расслышала пеняющие интонации, больше констатацию факта. Это меня насторожило, потому что его отношение могло дать пищу для размышлений. — Отец девки и сотворил после Око, когда барыня была в тяжести и могла не доносить.

Скупо, но именно то, что мне нужно. Никаких эмоций, сухие данные. Так с каким сердцем было создано Око?

— Барыня… разрешилась от бремени? — нашла я самое подходящее выражение, как можно более нейтральное. Я мастер вести коммерческие дела, но переговорщик в таких ситуациях из меня крайне неопытный.

— Да. Но это не спасло ни мать, ни дитя.

И поэтому отец Петр так настороженно относится к вещи, природу которой не знает и сам. Я обдумывала новый вопрос, как раздались тяжелые, будто кто-то гроб тащил, шаги, и на пороге появился Лука, и в самом деле словно придавленный, и в руках он держал нечто, завернутое в грязную, всю в земле, темную тряпицу.

Я нетерпеливо поманила его к себе. Лука двигался, как всходил на эшафот, и в глазах его стояли такое отчаяние и желание убежать как можно дальше, бросив ношу, что я подумала — не поторопилась ли я? Но лучший момент, когда со мной рядом отец Петр. Другого шанса познакомиться с этой штукой может не быть.

— Разворачивай, — велела я, облизав пересохшие губы. Страшно? Пожалуй, да.

Лука подчинился. Тряпку он положил прямо на стол, невзирая на тарелки, моя так была практически полная, и земля сыпалась на стол, на мою юбку, на облачение отца Петра. Но вот Лука закончил и шарахнулся в сторону, а я уставилась на украшение, которое было передо мной.

То самое, с картины.

— Разве он не должен светиться? — изумленно проговорила я. Око было размером с половину моей ладони, на толстой цепочке, я пересилила себя и приподняла его. — Какой он… тяжелый.

— Светиться? — переспросил отец Петр. — Конечно, нет. Без того, кто может совладать с его силой, это просто украшение.

— И что мне с ним делать?

Я спросила себя, почему я верю отцу Петру. Потому ли, что он явил свою магию, спас Егора, потому ли, что он наместник, или по той причине, что из всех окружающих меня людей отец Петр на первый взгляд кажется тем, кто не обманет? А мне трудно, фантастически трудно быть одной. Но отчего я решила, что он сам не жаждет заполучить Око законным путем?