К моему счастью, егор еще не успел меня отпустить, и полицейские видят картину маслом. Им даже объяснять ничего не надо. Они тут же скручивают Егора, буквально кидая его лицом в пол, надевают наручники и уводят. Он кричит мне:

— Ты нажила себе большие проблемы, сестренка.

— Посмотрим, — бурчу и хочу захлопнуть дверь, но меня останавливает еще один полицейский.

— Нам надо записать ваши показания.

— Да, конечно, — устало выдыхаю и предлагаю пройти на кухню.

Пока рассказываю, ставлю чайник, делаю пару бутербродов и чай, от которых полицейский с улыбкой отказывается, зову Иришку, и она, вылетев из комнаты, буквально впечатывается в меня, обнимая.

— Мамочка, что случилось?

— Ничего, все хорошо, — присаживаюсь перед ней на корточки. — Иди мой руки. Ужинать пора.

Она кивает и убегает в ванную. Полицейский все записывает, фотографирует синяки на запястьях, царапину на щеке, просит подписать протокол и уходит. Я наконец опускаюсь на стул и выдыхаю. Придется менять жилье. А так не хочется. Эта квартира, хоть и съемная, стала нам домом. И цена приемлемая, где я еще такую найду. Но Егор меня в покое не оставит, это я знаю точно. Да и те, кому он должен денег, тоже. И как мне из всего этого выкрутиться? Надо срочно достать деньги, закрыть долг и уехать как можно дальше.

В голове внезапно всплывают картинки сегодняшнего дня. Дениска… Увидеть его было шоком. Я никогда не верила в судьбу, но именно сейчас терзают сомнения, что это не сказки. ведь так не бывает. Воспоминания о том, как мы были счастливы, разъедают душу. Ведь это все неправда. Раз у него сын ровесник Ирки, значит, у него был кто-то на стороне. Так что хватит. Я больше не хочу думать ни о ком, кроме дочери. У меня больше никого нет. Только мы вдвоем. И мы справимся. Обязательно! И хватит бежать. надоело.

— Мамочка, все ушли?

Иришка бочком входит на кухню, оглядывается и улыбается.

— Садись есть.

Подвигаю ей тарелку с бутербродами, чай, достаю из сумки печенье, которое купили по дороге. Конечно, это вредная для ребенка еда, но сейчас у меня нет ни сил, ни желания что-то готовить. Но Иришка не возмущается. Она весело дрыгает ногами, откусывая от бутера, запивает чаем и вроде бы всем довольна. Вот и славно.

— Мамуля, а ты не будешь кушать?

— Нет, малыш, не хочется.

— Это все дядя Егор, да?

— Ты у меня такая умница, знаешь? — обнимаю ее и целую в макушку.

— Конечно, я умная, — важно кивает дочь, засовывая себе кусок печенья в рот. — Я же вся в тебя.

— Если бы я была умной, мы бы с тобой не оказались тут, — шепчу себе под нос, но дочь все равно слышит, как минимум часть.

— Ну тогда я в папу, — заявляет, а моя челюсть падает до пола. И снова мысли о Денисе врываются в сознание, буквально скручивая от боли, разочарования и обиды.

— Конечно, милая. А теперь иди в свою комнату. Разрешаю немного посмотреть мультики.

— Ур-р-ра! — радуется она и бежит к себе.

А я пытаюсь справиться с непрошеными слезами, которые сами по себе текут по щекам. Ах, Деня-Деня, что же ты наделал…

Денис

Дома Рус взахлеб рассказывает о новой подружке, а я лишь усмехаюсь. Обычно он менее эмоционален и хуже сходится с людьми. А эта девчонка его сразу зацепила. Как меня когда-то Мила. Пока Руслан с Оксаной болтают, я погружаюсь в воспоминания. Первая встреча с Милой — ей двадцать, хотя на вид не больше пятнадцати, худенькая, стройненькая, как стебелек, с толстой тугой косой на одно плечо, которая достает до пояса, и густой румянец на щеках, когда нас представляют. Мы на вечеринке, но весь вечер проводим вместе, болтая и смеясь. А потом она исчезает, словно и не было никогда.

Вторая встреча — внезапная, как лавина. Мы буквально сталкиваемся в супермаркете почти через год. И на этот раз я ее не отпускаю. Она рассказывает о своих проблемах дома, и я предлагаю переехать ко мне. Удивительно, но она соглашается. И потом целый год безграничного счастья. Пока однажды…

— Ты завтра Руса отведешь? Я заберу, — спрашивает Оксана.

— Без проблем, — соглашаюсь тут же, хотя завтра ехать в офис на другом конце города и не очень удобно перед этим заезжать в сад. Но ради встречи с Милой я готов. И ведь даже не знаю почему. Просто хочется увидеть, возможно, спросить, почему она тогда ушла, как жила все эти годы. И главное — почему ничего не сказала.

«Оставь ее, если человек не хочет, чтобы его нашли, его не найдут» — звучат в голове слова Пашки, которые он сказал мне тогда. И я послушался. Потом жалел, но было уже поздно.

— А можно мне завтра на целый день? Я хочу играть с Иришкой, — канючит Рус, и я смотрю на Оксану. Все-таки он не первый день в ясельную группу пошел.

— Ладно, — выдыхает она. — Мне же проще.

День не задается с самого утра. Сначала я нахожу машину на стоянке с проколотой шиной, хотя вчера, когда ставил, все было в порядке. Наверняка опять подростки хулиганили. Менять нет времени, поэтому я вызываю такси. Ехать в автобусе с маленьким ребенком я не готов. Уже давно забыл, как это делается.