Шрифт:
На ней была маска Арлекина, когда остановилась перед Савичем и спела на отличном итальянском:
Страсть как люблю я веселитьсяИ созерцать красу со всех сторон:Груди и губы, задницы и члены,Что привлекают сладеньких пичужек,Готов я мигом с ними подружиться.Савич засмеялся, а она сбросила с лица бауту, красно-зеленую венецианскую маску с позолотой вокруг глаз.
– Вы красивы, а я – актриса, – сказала она.
Это прозрачное лицо, чистое и нежное, словно вылепленное из алебастра, это ангельское лицо светилось перед ним. Оно казалось созданным в какой-то пыльной мастерской города Вольтерра в Тоскане, оно как будто вынырнуло из ледяной синевы чудесного долгого сна.
Это существо, его улыбка и губы, заставило изменить тщательно составленный план бегства в тепло комнаты и снов.
Он пригласил ее в ближайшее кафе.
Там они заказали вино из Райнгессена и «моцартку-гели», изобретенные Фирстом.
После полуночи ему захотелось вырваться из привычного распорядка жизни, которым он руководствовался с самого рождения, что ему весьма надоело. Его потянуло сбросить черную тогу призвания, грубо выругаться, сжечь книгу прежних молитв, ему вдруг захотелось ощутить простор равнины. Умчаться туда, где нет эха, увести ее с собой, украсть. Похитить и навсегда оставить для себя. Захотелось мгновенно исчезнуть вместе с ней, смеющейся и открытой, готовой принять участие во всех его безумных затеях, что плыли в этой странной зальцбургской ночи как парусники, несомые в открытое море заблудившимся ветром, без кормчего, без матросов…
Воспоминание – опасная заноза, проколовшая грубую кожу минувших дней, которая загнивает, причиняет боль, до крови поражает то самое место, упорно напоминая…
Йоца Савич вспоминал те не такие уж и далекие дни, фантасмагорические ночи 1889 года в прекрасном Зальцбурге, заглядевшись в жемчужный туман, что спокойно, загадочно и мощно струился по спящим улицам Мюнхена.
Девушку звали Анна Дандлер. И она была актрисой.
Две недели спустя он уехал в Аугсбург.
Конец ознакомительного фрагмента.