У ворот распрощались с высоким начальством. Жизнь жизнью, смерть смертью, а оперативная обстановка диктует свои условия, свой режим. Мигнули фонари, и синие мигалки стали стремительно удаляться. Без начальства, хоть и своего, дышалось как-то легче.

Поминки проходили в местной столовой. Народу набилось — яблоку негде упасть. Традиция собирать всех за одним столом и в радости и горе соблюдалась свято. Альфовцы устроили стол во дворе. На улице привычней. У них, как в походе, было все свое. Не из желания выделиться или обособиться: они знали, что денег на поминки немного, и потому не желали вводить в расход своим присутствием. Несколько ящиков водки, импортный сухой паек...

Пили молча, вместо тостов обменивались короткими репликами. После третьего стакана народ потянулся покурить.

— Ты как? — снова спросил В.И. Его щеки порозовели, в глазах появился блеск, который не могли скрыть затемненные стекла. — Я тебя не риторически спрашиваю. Я ведь понимаю, что...

— Что я не выдержу и уйду?

— Вроде того.

— В принципе, я давно готов сделать это.

— Что держит? Долг? — В.И. вдохнул дым чужой сигареты. Он бросил курить год назад и держался, несмотря на соблазны. — Деньги? Выслуга?

— Шило на мыло менять?

Олег давно думал о том, что делать вне Конторы, но его фантазии не шли дальше «сутки-через-трое». Каким бы уникальным образованием он ни обладал, закрепив его дипломом Высшей школы КГБ, а затем усугубив Дипакадемией, Олег сомневался в возможности приложения своих знаний вне Конторы. Нет, даже не сомневался, а страшился этого. Воля пугала его, словно море слабого пловца. И сегодня, прощаясь с Дедом, он даже... чуть-чуть ему завидовал. Тому не пришлось выбирать и делать отчаянный шаг. Все сделали за него. «Бред какой-то!»— подумал Олег.

— Шило на ящик мыла. — В.И. улыбнулся.

Сейчас он мог улыбаться. Но пять лет назад ему было не до улыбок. Девяносто первый многих отучил от этого естественного для человека мимического движения лица.

Отрицательная энергетика накрыла площади столицы облаком злобы. Демократические бомжи и номенклатурные перерожденцы звали людей на баррикады. «Долой!» и «К ответу!» стали лозунгами дня. Не свойственное истинной демократии черно-белое мышление лишило плюрализм его притягательной силы. Но над этим никто тогда не задумывался. Тайфун разрушения поднялся над страной.

Господи! Где они — пророки новой эры? Одних уж нет, а те далече. Баранников — в могиле, Ильюшенко — в камере, Кобец — в камере, Станкевич — в розыске, Лебедь — в опальной оппозиции... Грачев... Ерин... Бурбулис... Куркова... Старовойтова... Попов...

Революции пожирают своих детей! Наши революции прожорливее. Они пожирают и детей, и внуков.. И детей детей. И внуков внуков.

«Мы вылечим больное общество»,— кричали на трибунах.

Лекари перестройки лечили народ с садизмом инквизиторов. Без наркоза, без стерилизации. Вскрыли, посмотрели, что внутри... А раны залечить забыли. И гноятся эти раны, ох как гноятся.

Все это для В.И. было ясно еще тогда. Даже раньше. Уже в восемьдесят шестом появились симптомы болезни и возникла первая тревога. Среднее поколение воспринимало ее интуитивно, старшее — разумом. Страна походила на неизлечимого больного незадолго до кончины. Накаченное идеологическими наркотиками тело ощутило облегчение. Но облегчение это было последним...

Словно под гипнозом, недальновидные политики делали судорожные движения. Долбаный ГКЧП довершил все...

Забыли вожди наставления старой проститутки: если тебя насилуют, расслабься и получи удовольствие...

А как хорошо начиналось!

Появление Валерия Ивановича Свиридова в КГБ, или, как его тогда называли, конторе глубокого бурения, не было выдающимся событием или из ряда вон выходящим явлением. Окончив техникум и поступив в вечерний институт, Свиридов не задумывался о возможности карьеры в качестве офицера всесильного и могучего ведомства. К нему он относился так же равнодушно, как к троллейбусу или фонарному столбу. Ну, есть и есть. О репрессиях или о других мрачных страницах истории, связанных с этим наркоматом, он как-то особо не размышлял.

Его родных и близких драматические годы обошли стороной: ну, не были они причастны к троцкистско-зиновьевским блокам, да и о покушениях на Сталина и его окружение вроде как не задумывались и потому на кухне не обсуждали. Их миновала чаша сия. Но в этом трудно было искать закономерности, так как тысячи таких же работяг, а они были именно работяги, далекие от политики, рыли каналы и строили БАМ. В общем, Валерий Свиридов, как ворона не пуганная, к предложению поступить на работу в Контору отнесся спокойно и с достоинством. Тем более что сделано это предложение было близким другом Василием Тюриным в весьма конфиденциальной обстановке — на верхней лестничной площадке административного корпуса родного завода.